. Так удалось дезинформировать зарубежное общественное мнение, а «железный занавес» (тогда в качестве многочисленных застав на западных дорогах) не позволил просочиться на Запад истинной информации.
Другой великолепный пример камуфляжа приведен в романе А.И. Солженицына «В круге первом» (глава «Улыбка Будды»).
Эти две системы, действовавшие веками, — камуфляж и «железный занавес» — используются и в наше время.
Режим ведет работу по дезинформации общественного мнения в двух направлениях:
1. чтобы Запад получал из СССР только информацию об успехах коммунистического рая;
2. чтобы население СССР получало только информацию об ужасах капиталистического ада и не имело правдивой информации о положении в собственной стране.
Однако все труднее сдержать поток правдивой информации, все труднее приукрашивать ложь, а насилие выдавать за милосердие, так как в нашей стране появились граждански честные люди, которые не мирятся с ложью и готовы страдать за правду. Их очень немного, но для режима они страшнее всех воров, убийц, насильников и прочих уголовников вместе взятых, ибо их оружие — это правда, а как писал В. Шекспир: «Кто прав, тот трижды вооружен»[2].
Вот тут-то и приходит на службу карательная медицина. За рубежом не должны знать, что в СССР есть сопротивление, наши сограждане не должны воодушевляться примером этих единиц, и ни за границей, ни внутри страны не должна звучать правда об СССР. Но устраивать процессы — слишком шумно, убивать без суда — слишком скандально. И был найден другой выход — объявлять политических противников психически больными. В самом деле, можно ли серьезно относиться к сопротивлению со стороны шизофреников, велика ли цена информации, которую сообщают слабоумные, и какой, наконец, здоровый человек будет подражать сумасшедшим?
Кроме политической выгоды, на наш взгляд, использование карательной медицины объясняется существованием соответствующей психологической основы.
Обвинение диссидентов в психической неполноценности имеет в некоторой степени подсознательный, априорный характер. Кому из нас не приходилось, увидев поступок человека, мотивы которого нам не ясны, воскликнуть: «Сумасшедший!» Социальное поведение диссидентов выходит за рамки строго очерченных норм общественного поведения советских людей. Это поведение диктуется иными нравственными категориями, не нормальными по советским стандартам. Советские власти и, надо признать, значительная часть нашего общества если и не считают диссидентов буйными умалишенными, то во всяком случае расценивают их как людей необычных, странных, отклоняющихся от нормы. Здесь кроется возможность незаметного перехода от понятия
