Хотя… все-таки заметило. Вот строчки, которые были вымараны из середины моего выступления.
День идет на убыль. Мы сидим в просторном фойе дома литераторов. За высокими окнами, набираясь свинцовым отливом, медленно ворочается облачное небо. Собирается гроза. У моего собеседника плоское хорошо выбритое лицо, аккуратный пробор, солидные очки в золотистой оправе.
— Вот вы все доказываете, какой исключительно талантливый, разносторонний был ваш граф Экзюпери. Не буду преуменьшать его достоинств, но хотел бы услышать — кому адресована его мировая скорбь?
— Почему же «мировая скорбь»? — спрашиваю я, стараясь держаться так же солидно, как мой собеседник.
— Летчики вашего графа гибнут за совершенно абстрактную идею преодоления пространства. Земля, в его глазах — пустыня, на которой едва копошатся человечки и, судя по всему, дела этих человечков идут из рук вон плохо… Что ни страница, то невыплаканные слезы…
— Допускаю, вам может не импонировать Ривьер, вы можете осуждать его характер, не принимать его мировоззрение. Но бьется-то Ривьер отнюдь не за абстрактную идею — он служит будущему, техническому прогрессу. И когда Ривьер говорит: «Нужно заставить их жить в постоянном напряжении, жизнью, которая приносит и страдания, и радости — это и есть настоящая жизнь?» — я полагаю, что мысль его вполне реалистична. Что же касается пустыни… не надо воспринимать этот образ слишком географически.
— Не идите на поводу у своего графа. Давайте называть вещи своими именами. Мир расколот? Расколот! Все новое рождается в упорной, часто трагической борьбе. И силы в борьбе разграничены абсолютно точно. Каждый, берущийся за перо, обязан видеть это и понимать. А ваш граф…
— Ну, что вы, ей богу, все повторяете: граф, граф… Лев Николаевич Толстой, между прочим, тоже был графом…
— Минутку! Но кроме того, он удостоился чести быть признанным зеркалом русской революции.
И тут я понимаю — этому человеку я ничего доказать не смогу. Напрасный труд.
— Вы читали «Маленького принца»? — все-таки спрашиваю я, стараясь, чтобы слова мои звучали возможно мягче.
— Нелепая сказка без начала и без конца, без четко выраженной идеи, построенная на весьма сыпучем философском песке.
— В «Маленьком принце» есть математик. Он все считает, считает, складывает, не понимая, для чего. Помните?
— Ну и что? Аллегория? Для больного воображения.
— Простите, — говорю я, вставая, — мне пора. Меня ждет фонарщик. Космос перестал быть сказкой и приходится составлять новое расписание включения звезд. Это очень важно, чтобы звезды загорались и гасли вовремя. Будьте здоровы.
