Девица огляделась по сторонам и передернула плечами.
— Ну, ладно, — сказала она. — Во всяком случае, попробовать стоило.
Пошли, Фред, выпьем и поговорим о деле.
— Вы знаете, кто я?
— Разумеется, знаю. Ваш дядюшка Мэтт только о вас и болтал. Вспоминал, как, бывало, брал вас на руки, когда вы под стол пеш…
— Я в жизни не видел дядюшку Мэтта, — перебил я ее. — Так что не стоило и пробовать.
Девица страшно рассердилась, подбоченилась и заявила:
— Ладно, умник, вы хотите знать, что происходит, или не хотите?
— Не хочу.
Вообще-то я хотел, ибо любопытство — суть продолжение легковерия.
Девица снова подступила ко мне, да так близко, что ее марципановый бюст почти коснулся моей манишки.
— Я на вашей стороне, Фред, — увещевающим тоном сообщила она и принялась теребить мой галстук. Глядя на свои пальчики, которые имели и детски-невинный, и соблазнительный вид одновременно, девица забормотала: Понимаете, ваша жизнь в опасности. Очень влиятельные люди в Бразилии. Те же, что убили вашего дядюшку Мэтта.
— А вы-то тут каким боком?
Она быстро огляделась и ответила:
— Не тут. Приходите нынче вечером ко мне домой, Западная семьдесят восьмая, сто шестьдесят, Смит. Жду вас к девяти.
— Но зачем?
— Нельзя, чтобы нас видели вместе, — заявила девица. — Слишком опасно. Итак, в девять.
С этими словами она резко развернулась и засеменила в сторону Мэдисон-авеню. Ее юбка липла к ногам, и даже сонные пенсионеры на лавочках на миг стряхнули оцепенение, чтобы полюбоваться этим зрелищем.
Промямлив: «Западная семьдесят восьмая, сто шестьдесят», я загнал адрес в память, но потом рассердился на себя и потряс головой. Я едва не угодил в очередную ловушку. Заставив себя проникнуться решимостью, я двинулся дальше на юг, без приключений добрался до дома и обнаружил у себя под дверью блондиночку, да такую златовласую, о какой только можно мечтать. Если ее предшественница была вылеплена из марципана, то нынешнюю девицу сделали из пуховых подушек со стальным каркасом. Она выглядела как модель, с которой рисовали мультики про крутых жриц любви, рано или поздно попадающих в полицейский фургон.
Она стояла, привалившись к двери, сложив руки на груди и, вероятно, мурлыча песенку из оперетты, но при виде меня выпрямилась, подбоченилась (за последние четверть часа я наблюдал такое уже дважды) и сказала:
— Стало быть, вы и есть племянничек, да? Не шибко впечатляющее зрелище.
— Лучше не надо, — предостерег я ее. — Не знаю, что вы замышляете, но я начеку.
