— Ну что? — спросила Лили, когда они встретились с Шехерезадой у ворот.
— Сказал, что любит меня.
— Не может быть. На какой стадии?
— В первом гейме первого сета. Счет был по пятнадцати. Завтра он приходит обедать. Причем у него множество планов.
— И что?
— Он был бы абсолютным идеалом, — сказала Шехерезада, скорчив плаксивую рожицу. — Если бы не одна только мелочь.
* * *
«Ныне хочу рассказать про тела, превращенные в формы // Новые».
Я согласился с Китом, когда он решил, что ее красота наступила, прибыла, только что с корабля… Лет семь или восемь назад Кит сказал своей сестре: «Ты теперь так быстро растешь, Ви. Давай немножко посмотрим на твою руку и попробуем засечь, как она растет». Они все смотрели и смотрели, пока им на самом деле не показалось, будто ее рука ощутимо дернулась вперед. Дар Шехерезады все еще пульсировал на подходе. Только что с корабля, но с каждым днем их, даров, становилось больше. Она повернулась, чтобы уйти назад, на пристань, грузчики закричали: «Signorina, signorina», — и появился еще целый сундук шелков, красителей и специй. Английская розочка, однако оживленная тем, что ни с чем не спутаешь, чем-то американским, более твердым и ярким — приток драгоценных металлов из Нового Света. В ней почти не осталось места, куда все это можно было бы положить, — непонятно было, как же все это поместится.
Менялся и Кит — однако не внешне… Тут, в замке, если идти его каменными коридорами, эхо было громче шагов, и попадались разрывы, вызванные жалкой леностью скорости звука. Синкопированные шаги. Хелло. Эхо. И к тому же постоянно было видно собственное отражение: в неожиданных местах, в шикарных, подернутых рябью зеркалах, разумеется, а еще в серебряных тарелках и супницах, в лезвиях и зубцах увесистых столовых приборов, в пластинах лат, в толстых освинцованных окнах после наступления темноты.
Внутренне Кит менялся. В нем появилось нечто такое, чего не было прежде.
— Ну? Так чем же плох Адриано? — спросил он Лили тем вечером в салоне.
— Не скажу. Погоди, сам увидишь. Все, что могу сказать, — он очень хорош собой. С превосходно выточенным телом. И очень интеллигентный.
В раздумье глаза Кита двинулись вбок.
— Ну да, у него ужасный смех и очень высокий голос. — Лили серьезно покачала головой.
Он подумал еще и сказал:
— Ну да. Он чокнутый.
— Нет. Это ты чокнутый. При этом в тебе даже теплоты нет.
Кит пошел в кухню.
— Чем плох Адриано? — спросил он Шехерезаду.
— Я обещала Лили, что не скажу.
