Но смерть еще витала над нами: ветер постепенно крепчал, и над пустыней показалось темное облако, движущееся по направлению к нам.
Едва мы успели выпить по глотку воды, как небо померкло и началась песчаная буря.
Песок бил в глаза, набивался в рот, едва мы пытались заговорить, и попадал в уши — на время мы оказались в положении глухонемослепых. Мы легли, тесно прижавшись друг к другу, и пролежали так весь день.
Буря продолжалась тридцать шесть часов, и за это время мы выпили почти всю воду. Когда мы снова выступили в путь, наши вещи стали в полтора раза тяжелее: в них набился песок.
Восход солнца застал нас совсем близко от горы. До нее оставалось всего лишь несколько километров, но силы наши уже подошли к концу. Дхирендра, который поддерживал своим примером даже такого человека, как я, сам был похож на скелет. От полноты Чана не осталось и следа. А что касается Дхандаса, то он в последнее время вел себя как безумный. Глаза у него вылезали из орбит, и он подолгу смотрел страшным, казалось ничего не видящим взором куда-то вперед, плотно сжав тонкие губы. Вот и теперь, не обращая на нас ни малейшего внимания, он глядел на стену гор, стоявшую перед нами, и упорно шагал вперед, изогнувшись, как ястреб. Он так спешил, словно убегал от чего-то.
И он действительно бежал, бежал от смерти, от страшной, мучительной смерти, чье горячее дыхание мы уже ощущали на себе, изнемогая от жажды. Мы знали, что в любой момент силы могут оставить нас, и тогда, уже у самой цели, мы упадем на горячий песок, чтобы навсегда остаться здесь, в этой страшной и никому не известной стране.
Дхирендра разделил оставшуюся воду. Я не могу вспоминать без слез благородство этого человека. Каждый раз, деля воду, он отдавал нам часть своей порции, хотя и страдал от жажды не меньше нашего. Дхирендра всегда был готов на самоотверженный поступок, ничего не боясь, — это был настоящий вожак!
Наш отряд двигался очень медленно. Мы с Чаном отстали от Дхирендры и Дхандаса, который шел теперь впереди. Нам казалось, что в Дхандаса вселился дьявол. Он спотыкался, падал, снова поднимался и, расшвыривая ногами песок, упорно шагал вперед, ни разу даже не обернувшись, чтобы посмотреть, идем ли мы за ним.
В полдень я потерял сознание и упал на песок.
Я пришел в себя, когда господин Чан пытался поднять меня. Наконец ему это удалось, но он не пронес меня и двадцати шагов, как сам лишился чувств.
Теперь мы оба лежали рядом в песке, закрыв глаза и не подавая никаких признаков жизни. Высоко над нами светило солнце, обжигавшее нас своими горячими лучами. От жажды у меня горело в горле, а язык распух и доставлял мне невыносимые мучения. Глаза воспалились и покраснели от песка, было больно смотреть. Солнце так сожгло мои руки, что малейшее прикосновение к ним вызывало острую боль.
