Сюзен в какой-то степени даже радовало, что письма обнаружились. Пришла пора раскрыться обману. Об отношениях между отцом и Полин знали все. Нужно было быть просто глухим и слепым, чтобы ничего не замечать. Естественно, в доме таких не имелось. Мать закрывала на все глаза и предпочитала, как сказано в Писании: «подставлять другую щеку». И все из-за того, что она любила деньги, ей нравилась дорогая обстановка дома, сам дом, поездки в Европу, Южную Америку. Как можно за это продаваться?
Много раз она умоляла мать уйти от отца. Но безрезультатно. Мать рассказывала, каким унижением было для нее играть роль радушной хозяйки, принимать его друзей и деловых партнеров, как нестерпимо было видеть, что он возвращается в три-четыре часа утра, не потрудившись объяснить, где и с кем проводил время. В минуты откровения мать признавалась ей, что семья значила для нее больше, чем ее личные переживания. Чушь и вранье. Сюзен любила мать, но знала, что деньги и только деньги крепче цепей приковали мать к отцу. Что же это за жизнь? По крайней мере, у нее, Сюзен, хватило духу порвать с этим. Уехать прочь… на машине последней модели, купленной отцом.
Она поставила автоматический перевод передачи в нижнее положение, машина отъехала, из-под задних колес брызнул гравий. Рядом с ней на сиденье лежала застегнутая на молнию пустая полотняная сумка. Сюзен едва успела в аэропорт, чтобы сесть на девятичасовой рейс в Нью-Йорк.
Угрюмый, неразговорчивый водитель такси довез Сюзен до Школы драматических искусств Саула, расположенной в нижней части Бродвея. При виде скудных чаевых араб-водитель разразился потоком брани — здесь его английский был доведен до совершенства.
Сюзен торопливо открыла дверь и побежала вверх по испачканной всевозможными надписями лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. И вот она в основном репетиционном зале, где еще тридцать полных честолюбивых замыслов актеров и актрис ожидали появления основателя школы и ее гуру — духовного вождя. Многих из присутствующих Сюзен знала, она поздоровалась со всеми, обнялась с некоторыми, толкнула в грудь молодого человека, позволившего себе легкомысленное замечание в ее адрес.
И вот вошел он.
Небольшого роста, с отмеченным оспинами лицом, черными волосами, волнистыми прядями, ниспадавшими на плечи. Темные глаза блестели за стеклами больших очков в тонкой оправе. К груди он прижимал пачку сценариев. Сам Артур Саул прошествовал мимо своих студентов и занял обычное место в центре импровизированного репетиционного зала. Его более молодой помощник, высокий, с крашеными светлыми волосами, явно не пытавшийся скрывать свои гомосексуальные склонности, оглядел собравшихся, как пастух, выбирающий овцу для заклания.
