— Я принял защитные меры, — ответил отец. — Пойми: если я этого не сделаю, опасность грозит всем нам. А теперь отойди.
— Не могу, Джулиус.
— Хочешь потягаться со мной? — на полном серьезе спросил отец. — Амос, тебе меня не одолеть.
Отца в разъяренном состоянии я не видел со времени «великого лопаточного инцидента», и мне очень не хотелось повторения. Однако они с Амосом были близки к тому, чтобы сцепиться.
Я еще ничего не успел придумать, как Сейди выпрямилась во весь рост и крикнула:
— Папа!
Отец удивился, увидев дочь совсем не в том месте, где ей полагалось находиться. Сейди перепрыгнула через заборчик и повисла у отца на шее. Амос, надо сказать, удивился еще сильнее. Он резко повернулся и едва не шлепнулся, наступив себе на пальто. Он устоял и даже вовремя поймал очки, грозившие слететь с носа. Сейди была права: я тоже где-то видел этого человека. Только где и когда?
— Я… мне пора, — пробормотал Амос.
Он поправил съехавшую шляпу и, переваливаясь, зашагал по тротуару. Отец глядел ему вслед. Одной рукой отец обнимал Сейди, другой — поправлял на плече свой рабочий рюкзак. Когда Амос скрылся за углом, отец облегченно вздохнул и улыбнулся Сейди.
— Ну, здравствуй, моя дорогая.
Сейди вывернулась из его объятий и встала, скрестив руки.
— К дорогим не опаздывают. Ты же знаешь, когда я должна быть дома. И что тут вообще было? Кто этот Амос и что еще за «пер анкх»?
Отец остолбенел. Он взглянул на меня. Наверное, прикидывал, многое ли мы с Сейди успели подслушать.
— Все это пустяки, — ответил он.
Так мы и поверили! Но похоже, еще больше поверить в это нужно было ему самому.
— А что вы скажете насчет особой экскурсии по Британскому музею?
Мы втроем уселись на заднее сиденье. Сейди плюхнулась между мною и отцом.
— Уму непостижимо, — по-старушечьи ворчала она. — Один вечер вместе с родной дочерью, и тут не удержаться от своих исследований.
Отец натянуто улыбнулся.
— Дорогая, будет очень увлекательно. Хранитель коллекций Древнего Египта лично пригласил.
— Велика важность! — фыркнула Сейди и тряхнула головой, убирая с лица красную прядь. — Канун Рождества, а мы идем смотреть заплесневелое египетское старье. Ты вообще способен думать о чем-то еще? Или только о своих чертовых мумиях, каменных плитах и прочей дребедени?
Скажи это я, отец бы на меня разозлился. Но на Сейди он никогда не злился. Он просто смотрел из окна на темнеющее небо и дождь.
— Да, дорогая. Способен, — тихо ответил он.
Когда отец говорил тихо и глядел в пространство, я знал: он думает о нашей маме. За последние несколько месяцев с ним это бывало очень часто. Сколько раз я приходил в гостиничный номер и видел отца с мобильником в руке, а с дисплея ему улыбалась мамина фотография. Мама снималась на фоне пустыни. Волосы она убрала под платок, а синие глаза восторженно глядели в мир.
