Как ни странно, именно этот самолет сыграл в моей жизни не последнюю роль.
Сразу после войны волею случая я попал в привилегированный подмосковный полк и сразу почувствовал — не ко двору пришелся. Удивился немного: нарушить я еще ничего не успел, поругаться с кем-то или не угодить начальству — тоже, а из нарядов не вылезал и летать мне практически не давали. Пожаловаться было невозможно: мы страна вечною дефицита, в ту пору высокооктановое горючее поступало в авиачасти мизерными дозами. И командование поддерживало в форме только пилотажников во главе с непревзойденным мастером своего дела майором Новиковым, — им предстояло блеснуть на приближавшемся празднике в Тушино.
Понимая, что никакие полеты мне в ближайшее время не светят, я подал рапорт, смысл которого был предельно прост — раз я все равно не летаю, дайте хоть раз в жизни сходить в отпуск летом. Меня с подозрительной легкостью отпустили. Ни на какие юга я не поехал, а в первый же свободный день помчался в Центральный аэроклуб с надеждой встретить кого-нибудь из своих ребят. И встретил! Безо всякой волокиты меня допустили к полетам. Весь июль я резвился на Як-18 — пилотировал, что называется, на себя, летал за инструктора, тренировался в полетах строем. Словом, отвел душу. Як-18, понятно, не истребитель, но машина с хорошим характером, обходительная.
Вернувшись из отпуска, в первый же день узнаю (не имей сто друзей, достаточно одной подруги в штабе полка), что под меня подведена мина замедленного действия и должна она вот-вот рвануть! Действительно, вызывает на беседу сам начальник политотдела дивизии. Комиссарский разговор, как обычно, начинается разглагольствованиями на общие темы: какие, мол, у тебя бытовые условия, имеют ли место трудности, есть ли претензии? Но я воробей стреляный, работаю под Швейка: «Никак нет, товарищ полковник… не могу знать! Так что, разрешите доложить — это не моего ума дело, товарищ полковник…» Я ему быстро надоедаю, и тогда он спрашивает о том, для чего звал:
— Почему, младший лейтенант, вы избегаете полетов? Только честно.
— Слушаюсь — честно! Не избегаю, прямо наоборот — стремлюсь, рвусь и желаю летать…
— Стремитесь летать, а сами выклянчили себе летний отпуск!
— Именно так, товарищ полковник, потому и выклянчил. Разрешите доложить?
— Что, что докладывать? Полк готовился к параду… в честь дня авиации, а вы? Ну? Гуляли?
— Никак нет, товарищ полковник! Летал.
Он смотрит на меня, вроде бы даже с сожалением, как ему, наверное, кажется, готовится нанести категорический нокаут:
