Теория, согласно которой лингвистические изменения неизбежно отражаются в археологических находках, в последнее время подверглась серьезной критике. Однако трудно представить, чтобы введение нового языка в чужой стране происходило без каких-либо изменений материальной культуры. В любом случае мы вынуждены принять эту теорию — «не бывает лингвистических изменений без археологических изменений», — ибо иначе нам придется отказаться от всякой надежды разрешить нашу проблему. Разумеется, здесь следует соблюдать предельную осторожность, и, если выдвинутая гипотеза в какой-то степени вступает в противоречие с лингвистическими данными, ее необходимо немедленно отвергнуть. Но если лингвистические и археологические свидетельства дополняют друг друга, есть все основания надеяться, что такая гипотеза приведет нас к истине.
Исследуя археологические находки в Анатолии, лучше всего начать с юго-запада, где, по нашим предположениям, народы, говорившие на индоевропейских языках, обитали между 1400 и 1200 гг. до н. э. и, возможно, появились здесь около 2000 г. до н. э. Между этими двумя датами, несомненно, нет археологического разрыва, если судить по раскопкам в Бейджесултане, основном центре исследований в этом районе, и уже этот факт подтверждает скудные лингвистические свидетельства, собранные там же. Однако немного ранее, в конце периода, известного как Бейджесултан XIII, обнаружены следы значительных разрушений, и уже в следующем слое, Бейджесултан XII, отмечаются четкие следы перемен.
Новая культура, процветавшая до конца бронзового века, по-видимому, связана по своему происхождению с культурой Трои II, на северо-западе Анатолии. Эта троянская культура, в свою очередь, во многом связана с киликийской, известной под индексом ЕВ III. В последнее время многие ученые склоняются к тому, что обе эти культуры существовали в одно и то же время, однако следует думать, что они лишь в какой-то период наслаивались одна на другую. Киликийская культура ЕВ III тесно связана с культурами, процветавшими на востоке и юге, что позволяет довольно точно датировать ее периодом примерно 2400–2000 гг. до н. э. Это дает нам дату гибели Трои II — около 2200 г. до н. э., и, поскольку там уже были элементы Трои IV и III в Бейджесултане XII–VIII, примерно 2300 г. до н. э. кажется нам наиболее вероятным временем проникновения северо-западной культуры в юго-западную. Если мы можем утверждать, что эта культура была привнесена народами, говорившими на индоевропейском языке, то, следовательно, на этом языке говорили в Юго-Восточной Анатолии в период Трои II, и проник он сюда из Юго-Восточной Европы в тот же период, если не раньше. Но поскольку Троя II и Троя I были разрушены (примерно в 2500 и 2600 гг. до н. э.), там не удалось обнаружить чужеродных культурных элементов из Европы. Такое же отсутствие новых элементов характерно и для начала Трои I (2900 г. до н. э.?) и даже в предшествующий период в Кумтепе, который уводит нас в глубь веков по крайней мере до III тысячелетия до н. э. Мы вынуждены признать, что этот путь до Юго-Восточной Европы пока не удалось проследить и что в Северо-Западной Анатолии обнаружено незначительное количество очевидных свидетельств влияния «культуры курганов». Однако в каменных плитах с изображениями, которые использовались в середине периода Трои I, возможно заметить определенную связь и большое сходство с погребальными стелами того же типа, часто встречающимися в курганных захоронениях. А это указывает, что к тому времени такое проникновение было уже делом далекого прошлого.
