За левым неправильным виражом последовал правый и снова левый — с большим скольжением и еще правый. Потом Хабаров выполнил серию клевков, потом резко раскачал машину с крыла на крыло. Двигатель работал без перебоев.
— Петля с зависанием, — предупредил Хабаров моториста и начал разгон.
Он взял ручку управления на себя чуть медленнее, чем это следовало. Земля неохотно, лениво стала опускаться, наконец совсем провалилась. Летчик сдвинул очки на глаза. Перед ним было небо, только небо, одно небо. Виктор Михайлович почувствовал, как машина переваливается на спину, я увидел — в козырек снова вполз горизонт. Хабаров отдал ручку чуть-чуть от себя и сразу ощутил: привязные ремни врезаются в плечи, ноги норовят соскользнуть с педалей. С пола, бывшего теперь на месте потолка, посыпался мелкий мусор. Летчик поглядел в зеркало заднего обзора и довольно ухмыльнулся. Моторист тер лицо руками, и вид у него был не самый бравый.
Хабаров прибрал обороты двигателя и перешел в крутое пикирование.
— Еще раз петля с зависанием, — сказал он мотористу. И все повторилось сначала.
Потом он выполнил серию горок и глубокую неправильную спираль с перекладыванием из крена в крен.
Уже снижаясь к аэродрому, Виктор Михайлович спросил моториста:
— А чего ты все время глаза трешь?
— Да пыль.
— Пыль? Это неприятно, когда пыль, — посочувствовал летчик. — Но краны ты хоть видишь?
— Вижу.
— Включи основные баки.
— Есть. Основные включил.
— Перекрой экспериментальный.
— Есть. Перекрыл.
— Молодец. Спасибо.
На земле Хабаров расписался в журнале приема и сдачи материальной части. Сказал инженеру, что все в порядке, и направился в летный домик.
Около ангара его нагнал моторист.
— Извините, Виктор Михайлович… Так, понимаете, получилось.
Хабаров посмотрел в чумазое, будто припудренное серой пылью лицо моториста и миролюбиво сказал:
— Ничего, бывает. Это действительно очень неприятно. Ступай умойся.
Небо будто в сизом жирном дыму — местами светлее, местами — темнее и гуще, и все оно клубится, переливается, тяжело ворочаемся. И вспыхивает длинными голубыми, белыми, золотистыми шнурами молний. Грохот грозы, угнетающий человека на земле, в полете не слышен, только треск, треск и разряды в наушниках радиостанции, будто все волны перепутались и сталкиваются, и рушатся, и лопаются, и рассыпаются на мелкие брызги.
Машину швыряет беспрестанно и жестко.
В сумерках с кончиков крыльев стекают кручеными светящимися нитями потоки статического электричества, и вокруг лобовых стекол то возникает, то пропадает синеватый электрический нимб.
