Тот факт, что Ципко до сих пор не опроверг публично ложного утверждения Третьякова, а также опыт многолетнего личного знакомства с мыслителем еще с тех давних времен, когда он был особо ретивым секретарем партбюро на моем студенческом курсе философского факультета МГУ, — все это вместе взятое позволяет мне утверждать, что на самом деле он никакой не "первый легальный антимарксист", как сам рекомендуется, не "просвещенный патриот", не "православный славянин" и даже не "интеллектуал особого рода", а заурядный проныра из Одессы, даром что мегаписучий. Подозреваю, что и сам Третьяков об этом где-то догадывается.
Вадим Кожинов ЛИКИ И МАСКИ ИСТОРИИ (Неюбилейная беседа об уходящем веке Окончание. Начало в № 27)
КОРРЕСПОНДЕНТ. Вадим Валерианович, получается, что сегодня большинство стран мира не имеет возможности адекватно ответить на агрессию, предпринятую "коллективным Западом". И дело дошло до того, что территорию Югославии подвергли фактически атомной бомбардировке. Правда, это были не "обычные" ядерные заряды, а содержащие так называемый "обедненный" уран, но радиоактивное заражение местности все равно произошло. В Индокитае США применяли химическое оружие, все эти дефолианты, от которых пострадали и сами американские военнослужащие. То есть "вьетнамский синдром" у Штатов прошел. То ли они так далеко ушли вперед, то ли так низко пали? Как бы вы охарактеризовали это лицо Запада? Было ли оно присуще ему всегда или появилось только на исходе ХХ века?
Вадим КОЖИНОВ. Нет, на мой взгляд, это достаточно новое явление. Кстати, оно связано с вопросом о тоталитаризме и демократии. Сравнивая режимы советского и нацистского образца, я должен добавить еще одну, самую существенную, на мой взгляд, деталь. Иначе будет не совсем ясно, что я, собственно, имел в виду, когда описывал различную природу гитлеровской и сталинской власти. Тоталитаризм, если пользоваться этим термином, в Германии и в России — принципи-ально разные вещи. Наш тоталитаризм был тоталитаризмом, если угодно, за страх, а европейский — за совесть, что в определенном смысле гораздо "хуже". Ведь Сталина, скорее, боялись, чем любили,— во всяком случае до войны и победы 1945 года, а за Гитлером немцы шли по доброй воле, видели в нем спасителя Германии и защитника их собственных интересов. Так что поклонение фюреру, когда он свободно разъезжал по улицам и его встречали буквально рыдающие от восторга, ликующие толпы, было вполне искренним и ничуть не противоречило принципам, на которых строится западное гражданское общество. Гитлер как бы воплощал в себе сумму эгоистических интересов подавляющего большинства немецкого общества, и первое покушение на него состоялось только тогда, когда стало очевидным неизбежное поражение Германии.
