Эшелон двигался всю ночь без остановок. Иногда поезд замедлял ход, видимо, проходя железнодорожные станции и на подъемах, а потом вновь разгонялся. Колчаковцы явно спешили, но находящимся внутри арестантского вагона людям легче от этого не становилось. Было очень тесно. Кроме Андрея с товарищами в теплушку затолкали еще человек шестьдесят. В основном — командиры и комиссары. Кроме них в вагоне толкались и девять матросов, держащихся несколько особняком. Народ в основном сидел на корточках или стоял, так как лежать оказалось не на чем. Несколько затоптанных охапок прошлогоднего сена не в счет. Обсуждали, куда и зачем их везут, но вариантов много, а люди устали и жались друг к другу, чтобы не замерзнуть в холодном вагоне. Отхожего места тоже не было. Нужду справляли в одном из углов.
Горшкову и его бойцам не повезло. Они, как последние прибывшие, стояли у самой двери. Сквозь щели сквозило, и хотя дышали свежим воздухом, мерзли сильно. Топали ногами, менялись местами, пытаясь спрятаться от ветра и снега, залетающего сквозь щели.
Заснуть Андрей не мог. Командир то присаживался на корточки, то вставал, как и остальные узники. От сиденья на полу сразу начинало стыть все тело. Кругом слышались обрывки разговоров. Народ старался перекричать грохот движущегося поезда, тем более что изношенный и щелястый арестантский вагон шумел и гремел много больше других. На одном из подъемов, когда поезд ощутимо сбавил ход и лязг поутих, Горшков услышал разговор стоящих рядом матросов.
— Похоже, отгуляли мы, братишки, — негромко и очень спокойно говорил один из них, видимо, старший по возрасту. — Хорошо погуляли. Всего попробовали — и вина господского, и баб ихних. Амба нам пришла.
— Побьют? — спросил кто-то.
— Наверняка.
— А везут чего?
— А хрен их, крыс сухопутных, знает? Господа, театру любят. Может, и нас для какого представления приберегли?
— Да, уж, — вдохнул еще один и закашлялся тем глубинным кашлем, услышав который думаешь, что сейчас человек выплюнет из себя легкие. Его постучали по спине. Успокоился, харкнул под ноги:
— Точно поубивают нас, братишки. Обозлились господа, как черти морские. Якорь им всем в гузно, мать их за ногу, в перехлест, да об бронепалубу. Стреляли мы их, а надо было под корень изводить. Всех до единого.
— Чего уж теперя-то делать? — всхлипнул совсем молодой голос.
— Плюнуть им в харю, а потом помереть. Боле ничего.
— Можешь еще жопу господским бабам напоследок показать али еще чего, — встрял кто-то.
