10 января 1919 года.
Москва. Кремль. 02:15.
Бесконечно тянулись серые зимние дни. Конец Восемнадцатого и начало нового года выдались очень холодными и снежными. Снег валил практически все время и, занесенную им Москву, нечасто радовали лучи холодного солнца. Три дня назад город накрыла пухлая темная туча и началась метель. Иногда она ненадолго прекращалась, будто бы отдыхая, и в эти редкие перерывы большие белые хлопья медленно опускались на столицу молодой Республики Советов. Передышка длилась обычно недолго, и метель вновь принималась заносить город с новой, еще большей силой. Как будто хотела спрятать его от чего-то.
В Москве, да и в других городах нового государства, эта зима выдалась очень трудной. Были постоянные трудности проблемы с углем, дровами и хлебом. Зачастую людям не хватало самого необходимого. Молодую Республику разрывали на части внутренние враги и со всех сторон окружали внешние. Несмотря на ропот крестьян и их возмущение продразверсткой и мобилизациями, жалобы рабочих на голод и снижение заработной платы, недовольство солдат непрекращающейся уже который год войной, большевики по-прежнему оставались у власти. Иногда складывалось впечатление, что люди, которые пошли за коммунистами, действительно увидели путь в Светлое будущее, ради которого они сейчас и претерпевали все трудности. Объяснить иначе, почему большевики до сих пор управляют страной, было трудно.
Владимир Ильич, сидя за столом в своей комнате, отстукивал карандашом по чернильнице какой-то мотивчик и рассматривал пышные морозные узоры, расцветшие на окне его кремлевской квартиры.
День выдался архисложный. Сегодня, точнее уже вчера, похоронили скоропостижно скончавшегося от «испанки с осложнением на легкие» товарища Свердлова. Яков Михайлович угас молниеносно, всего за пять дней.
«Был человек, и нет его уже», — покачал головой Ульянов-Ленин.
Владимир Ильич, как раз дописавший некролог для завтрашнего, точнее уже сегодняшнего выпуска газеты «Правда», всматривался в переплетения узоров на стекле и размышлял о смерти Якова Михайловича.
«Странная смерть, совершенно нелепая, а самое главное — никто особо и не расстроился. Скорее наоборот», — Владимир Ильич припомнил грустные лица и довольные, блестящие от азарта глаза некоторых соратников по партии.
«Еще бы, — усмехнулся Ленин. — Такой пост освободился. Тут есть, за что побороться партийным фракциям».
Фракционность уже стала бичом РКП(б). Центральный комитет начинал делиться на группы, группки и различные фракции по любому поводу и вопросу. Нарастала тенденция к забалтыванию вопросов при любом обсуждении. С одной стороны, Владимир Ильич понимал, что настала пора в очередной раз избавиться от «шлака», накопившегося в партии. С другой — четко сознавал, что просто сбросить «балласт» нельзя. Своих кадров попросту нет и нужных людей взять негде. Поэтому работать приходится с тем, что осталось от погибшей и уже практически разложившейся империи. От того, что в стране есть пролетарии и десятки миллионов крестьян не поменялось пока ничего. Наука и техника — для богатых и культурных классов, а не для голодных оборванцев. Все имеющиеся в наличии специалисты — экономисты, учителя, врачи, военспецы принадлежали к имущим слоям населения и брались не из воздуха. Они воспитывались в буржуазных условиях и отличались от основной массы населения Российской империи и мировоззрением, и мироощущением. Тем не менее, рассчитывать на кого-то еще кроме них в ближайшем будущем бессмысленно. Поэтому, как ни странно, основы социалистического общества активно закладывали не только пролетарии, но и буржуазные специалисты, воспитанные капитализмом.
