Но вот Лиза, бывшая змея, ушла. От нее в палате остался слабый, горьковатый запах духов. Только подумать: еще недавно она утверждала, что духи — это мелкобуржуазный дурман, темный пережиток проклятого прошлого!
— Везет тебе, — задумчиво сказал после ее ухода Иоанн Манящий, — пресимпатичные девчонки к тебе ходят. И еще какими-то хорошими духами душатся!
— Девчонки как девчонки, — ответил я. — А духи она у своей мамаши сперла. Нет, слишком много испытал я от этой, как вы говорите, пресимпатичной девчонки! Ну и подумаешь — пришла! Пришла просто так, вот и все.
— Женщина ничего не делает просто так, если даже ей шестнадцать лет, — назидательно сказал Манящий. — Это мы, мужчины, простотаки.
Я притворялся сам перед собой, что мне все равно, приходила Лиза или нет. Но на самом-то деле ее посещение меня обрадовало. Я вдруг увидел ее такой, какою она никогда не была. А быть может, наоборот, — такою, какой она всегда была на самом деле. Да и вообще после аварии, после отмели, после болезни я почувствовал, что теперь все вокруг другое и сам я — другой. Не то чтобы совсем взрослый и совсем умный — но другой. И все люди — другие. Не то чтобы они стали лучше или хуже, а просто они не те, что были. И Лиза стала другой, и эта другая Лиза — какая-то необыкновенная, непохожая на всех остальных.
Вскоре выписался Иоанн Манящий. Он оставил мне свой адрес, и потом я часто бывал у него. Но это уже другая часть моей жизни, и о ней я расскажу когда-нибудь потом. А пока что я выздоравливал, и мне уже разрешили ходить по палате. Палата теперь опустела — вернее, я стал ее единственным обитателем. Очень уж хорошая и ясная погода установилась после того штормового дня, и никто в городе не хотел болеть.
Однажды ранним вечером я сидел у открытого окна и смотрел в больничный сад. Оттуда тянуло запахом осенней листвы, и мне казалось, что здесь, в палате, этот запах смешивается с запахом тех духов, которыми надушилась Лиза, когда приходила навестить меня. Хоть я и знал, что это мне только кажется, но я не противился этому, мне нравилось так думать. Мне было грустно — не тоскливо, а именно грустно, как бывает перед отъездом или отплытием куда-то далеко-далеко. Мне очень захотелось написать об этом: о том, что мне грустно, что падают листья, и о том, что я все-таки счастлив и мне легко дышится этим осенним вечером, а впереди еще много хорошего, много неизвестного.
Где-то там, за стенами, начиналось море, а кругом был город, тоже большой как море. Этот город был моим другом номер один.
