- Вот, ептать. — Сергей тоже не ожидал ничего хорошего от этой встречи. Он скривился.
- Мы не можем! — Максим лихорадочно искал причину, по которой они не смогут быть задействованы в хозработах. — У нас приказ!
Старшина решил, что сейчас выловленные им солдаты сошлются на какую–нибудь срочную работу на своих загадочных станциях и развел руками:
- Мне уже все настоебло! Помочь мне не хотите? Не в службу… — он говорил непривычным, просительным тоном. — всего–то делов на пять минут…
- Ну что вы! — сердце у Сереги было мягким. — все сделаем!
- Ой, как славненько! — сверхсрочник довольно потирал руки. — Тут машину цемента привезли! Для автороты. Они ее сейчас разгружают, так вы, под шумок, пару мешков снимите и на склад отнесите.
Он посмотрел на недовольное лицо Яцкевича, и, видимо понимая, что деяние предстоит не совсем законное, добавил:
- А завскладу Навазову скажите, что я приказал выдать вам две буханки хлеба и пачку маргарина. — Старший прапорщик знал, что путь к сердцу солдата лежит через желудок.
- Скомуниздим. — пообещал Сергей.
Машину разгружали четыре «духа» из автороты. Невдалеке покуривал наблюдающий за ними «дед», который на счастье связистов оказался земляком Федотова.
- Слышь, зема! — лениво протянул Серега и сплюнул, — скажи духам, пусть отнесут два мешка на наш склад, Навазову. Я тебе за это дам буханку хлеба и полпачки маргарина. Идет?
- Идет. — Зема улыбнулся, показывая прореженные благодаря стараниям военных дантистов зубы. Он свистнул, подзывая молодого солдата.
Довольные взаимовыгодной сделкой друзья продолжили путь.
- Ты, Макс, это зря… — Заговорил Федотов.
- Чего?
- Ну, про Израиль твой, про сионизм…
- Да не мой это Израиль! А про сионизм я вообще ничего не говорил!
- Да не залупайся ты с замполитом, ептать! Он нормальный мужик, только непьющий. А то, что он мозги трахает, так это работа у него такая.
- А что я ему, по–твоему, говорить должен?
- Ну, расскажи ему что–нибудь про рабочий класс. Он это любит. Или про кенийских детей. Я, как–то в газете видел. Такие маленькие и черные. Только животы и глаза большие.
- Ага, про рабочий класс! Может ему еще пролетарскую лирику выдать на концерте «Играй, гормон!»?
- Чего выдать?
- Ну, про любовь. Типа: «И он пожал в тени завода ее мозолистую грудь». Знаешь песню такую?
- Макс! Что ты такой вредный? Мамырко — он же несчастный человек…
- А я счастливый?
- Он же суворовец! У него же детства не было! Представь, что ты с двенадцати лет в армии! Игрушки — только автомат Калашникова и граната Ф–1!
