* * *
Ночью Глушков проснулся и как был, в трусах, побежал на улицу — живот его, отвыкший от нормальной пищи, бурливший и дувшийся, уже не оставил времени одеться. На темной веранде Глушков столкнулся с хозяином дома. Дальний уличный фонарь еле серебрил неподвижный воздух, и увидев в открытой двери большой темный человеческий силуэт, Глушков вздрогнул от неожиданности. А Скосов, по своему обыкновению вставший ночью покурить, вышел на веранду, распахнул дверь и удивился теплому туманному воздуху, накрывшему остров в этот поздний час в самом конце октября. Океан дохнул на землю теплом далеких тропиков.
Скосов с наслаждением вдыхал морскую угасающую теплынь, смешанную с горьковатым дымом сигаретки. А когда за спиной раздалось задавленное «Ой!» — он в свою очередь, как и Глушков, ощутил испуганный холодок в груди.
Он заставил Глушкова обуть огромные разбитые башмаки, накинул ему на плечи куртку, сунул в руки электрический фонарик и показал с веранды тропинку, ведущую через огородик к нужной двери. И Скосов скоро вновь погрузился в свои мысли, он смотрел на дальний фонарь, медленно пари?вший во влажном темно–сизом пространстве. Во все стороны от фонаря разлеталась блестящей слюдяной пылью легчайшая морось.
Солдат вернулся, замер рядом.
- Море отдает тепло, — сказал Скосов. — За лето прогрелось, а теперь дышит… Наверное, последнее тепло в этом году, скоро похолодает и заштормит. — Он громко покашлял, но сам же пожалел, что нарушил таким корявым звуком тишину. Прислонившись плечом к дверному косяку, он пускал в воздух мутные струи дыма, которые неохотно уползали вверх, сливаясь с темнотой.
Солдат тоже смотрел в непонятное пространство ночи, словно бы желал разгадать эту темень с ее бескрайностью и пустотой. Голые ноги его, торчащие из–под длинной куртки, белели, как обглоданные мослы.
- Сильно били? — спросил Скосов.
- Что?.. — не понял сначала Глушков. Пожал плечами: — А какая теперь разница?
- Не скажи, разница есть.
Они помолчали, и Скосов спросил еще: - Что же ты — стрелял и ни в кого не попал — случайно? Или не хотел ни в кого попасть?
- Я не знаю, — вяло ответил Глушков. — Стрелял и все тут…
- Ладно, иди спать. — Но не пошевелился, чтобы посторониться и пропустить Глушкова в дверях, тот также не тронулся с места, а лишь переминался с ноги на ногу, то ли ожидал еще каких–нибудь слов от хозяина, то ли сам желал заговорить.
- Я думал сегодня весь вечер, — сказал Скосов, — сам бы я стал стрелять?.. И знаешь, почему я тебя привел в свой дом?.. Потому что я тоже стрелял бы… И вот, кажется, так оно и есть, и не так… Вот что самое трудное и непонятное. Ты стрелял от слабости и отчаяния, а я бы то же самое сделал от силы и самолюбия… Но вот каким образом две такие противоположности дают одно и то же, один и тот же выход? Или тупик? — Он удивленно помолчал и, переменив тон, добавил: — Одно несомненно: кашу ты заварил, теперь надо думать, как ее расхлебывать…
