— Еле-еле.
— Ах, черт!
— Мы проиграем там. И чем позже, тем крупнее.
— Первые довыборы при моем премьерстве. Не очень-то хорошая реклама. Я надеялся попасть на триумфальную колесницу, а не под ее колеса.
Их беседа была прервана появлением юнца с болезненного цвета лицом, в мятом костюме и неглаженном галстуке, решение которого встрять в явно доверительный разговор было продиктовано большим количеством рейнского, а также пари, заключенным с одной шустрой секретаршей, ставкой в котором был допуск в ее постель.
— Простите, я — новый сотрудник справочного отдела комитета партии. Не мог бы я получить ваши автографы?
Остальные молчали, ожидая, что Урхарт отчитает сопляка за наглость и уволит за неуважение к старшим, но он улыбнулся, словно приветствуя это вмешательство в их разговор:
— Вот видишь, Тим, кому-то я все-таки нужен!
Он расписался на листке.
— О чем вы мечтаете, молодой человек?
— Я хочу стать министром финансов, мистер Урхарт.
— Это место занято! — запротестовал министр финансов.
— И все же… — предостерег премьер-министр.
— Попытайте счастья с Брунеем, — уже более серьезно посоветовал Стэмпер.
Были и еще шутки, пока листок бумаги обходил их по кругу, но когда веселье стихло и молодой человек удалился в сторону густо покрасневшей секретарши, Урхарт обнаружил, что на него смотрят смертельно серьезные, бескомпромиссные глаза Стэмпера. В отличие от остальных они оба понимали, насколько важны досрочные выборы. Если новости о спаде и дефиците бюджета можно было сравнить с затягиванием петли на шее, то известие о довыборах прозвучало как последний скрип задвижки, удерживающей закрытым люк под ногами. Или они найдут выход, или…
— Ну что, со счастливым Рождеством, Тим?
От слов Стэмпера повеяло холодом арктической ночи:
— Только не в этом году, Френсис. Только не теперь, не после этой истории с королем. Теперь это просто невозможно.
