Весь мир научили вы страху.
Вы сорвали мир.
Мне хочется сказать французскому народу: коммунизм враг ваш. Опомнитесь, пока не поздно! Кремлевские владыки — Каины рабочаго класса. Боритесь за лучшую жизнь демократическими, а не коммунистическими способами. Рабочие, крестьяне, интеллигенты Франции, жертвы моего народа будут напрасны, если вы не поверите мне!
Затем Кравченко переходит к самому процессу:
— Цель моих врагов, — говорит он, — меня испачкать. Цель моей жизни — борьба с коммунизмом. Но грязь — обычный прием Политбюро. Книга моя имеет успех и потому в меня кидают клеветой.
Французские коммунисты — слуги Кремля. Я никогда ничего не писал против Франции, но я писал против их хозяев. Пока я был в России, эти хозяева хвалили и выдвигали меня, и даже послали меня за границу. Но теперь, когда я порвал с режимом, меня называют предателем и вором.
В России меня не могут опорочить, меня слишком многие знают там. За четыре года в прессе СССР не было ни одного слова обо мне, но здесь дано задание опорочить меня.
«Сим Томас» — которого не существует — только ширма. Кремль делает дело руками своих рабов, французских коммунистов.
Для этих людей Америка — это только Уолл-стрит. Для меня Америка — большая демократия.
Пусть докажут, что я оплачен американской секретной службой! Меня называют предателем, и я попадаю в хорошую компанию, ибо предателями называют в Москве Леона Блюма, Бовина, Эттли и Трумана. Только Торэз, Тольяти и сам Сталин — честные люди.
Переходя к своему разрыву с СССР, Кравченко говорит:
— Это случилось в апреле 1944 года. Если бы я был фашист и гитлерист, меня бы выдала Америка. Я был и остаюсь русским патриотом; пока моя страна была в войне (хотя бы и союзницей Соединенных Штатов), я отказался выдать американской прессе какие бы то ни было сведения касательно военно-экономического положения моей страны. В 1940 году, когда я был на фронте, Торэз сидел в Москве под крылышком у Сталина.
(Тут адвокат Вюрмсера, мэтр Нордманн требует с большим уважением говорить о французском государственном деятеле. Громкий смех в зале).
— В то время Сталин был другом Гитлера, и французские коммунисты были за него, потому что они не слуги французского народа, но слуги Москвы. Теперь мне говорят, что немецкие газеты использовали мои статьи. Но в 1939—40 гг. немецкие газеты использовали речи и статьи Молотова!
Пусть меня не упрекают в преувеличении, когда я говорю о советском строе. Вспомните, что вы называли преувеличением рассказы о немецких концлагерях смерти и крематориях, и это оказалось правдой. Я буду говорить о режиме, не смешивая его с русским народом: Сталин и Молотов приходят и уходят, а Россия будет жить вечно. (Движение в зале.)
