Били пулеметы, били вагоны пулеметами, пулеметы были горячие как кровь... Как кровь...
Видно было, как из кустарников подпрыгивали кверху тяжело раненые партизаны. Они теперь не боялись показаться лицом.
Но тех, что были живы, не было видно, так же гнулся золотисто-серый кустарник и глубоко темнел кедр. Временами казалось, что бьет только один бронепоезд.
Незеласов не мог отличить лиц солдат в поезде. Темнели лампы и лица казались светлее желтых фителей.
Тело Незеласова покорно слушалось, звонко, немного резко кричала глотка и левая рука тискала что-то в воздухе. Он хотел прокричать солдатам какие-то утешения, но подумал:
-- Сами знают!
И тут опять почувствовал злость на прапорщика Обаба.
Ночью партизаны зажгли костры. Они горели огромным молочно-желтым пламенем и так как подходить и подбрасывать дров в костер было опасно, то кидали издали и будто костры были широкие, величиной с крестьянские избы.
Бронепоезд бежал среди этих костров и на пламя усиливал огонь пулеметов и орудий.
Так по обеим сторонам дороги горели костры и не видно было людей, а выстрелы из тайги походили на треск горевших сырых поленьев.
Капитану казалось, что его тело, тяжелое, перетягивает один конец поезда, и он бежал на середину и думал, что машинист уйдет к партизанам, а в будке машиниста, что позади, отцепляют солдаты вагоны на ходу.
Капитан, стараясь казаться строгим, говорил:
-- Патронов... того... не жалеть!..
И, утешая самого себя, кричал машинисту:
-- Я говорю... не слышите, вам говорят!.. не жалеть патронов!
И, отвернувшись, тихо смеялся за дверями и тряс левой рукой.
-- Главное, капитан... стереотипные фразы... "патронов не жалеть"!..
Капитан схватил винтовку и попробовал сам стрелять в темноту, но вспомнил, что начальник нужен как распорядитель, а не как боевая единица. Пощупал бритый подбородок и подумал торопливо: "А на что я нужен"?
Но тут:
"Хорошо бы капитану влюбиться... бороду в поларшина!.. Генеральская дочь... карьера... Не смей!.."
Капитан побежал на середину поезда.
-- Не смей без приказания!
Бронепоезд без приказаний капитана метался от моста -маленького деревянного мостика через речонку, которого почему-то не могли взорвать партизаны -- и за будку стрелочника, но уже все ближе, навстречу -- как плоскости двух винтов ползли бревна по рельсам, а за бревнами мужики.
В бревна били пули, навстречу им стреляли мужики.
Бронепоезд, слепой, боясь оступиться, шел грудью на пули, а за стенками из стали уже перебегали из вагона в вагон солдаты, менялись местами, работая не у своих аппаратов, вытирая потные груди и говорили:
