Он стал одним из лучших курсантов. Он летал, с упоением познавая высокую науку летать. И сел за штурвал стремительного могучего ракетоносца. Вся жизнь перед ним была такой, какой он видел взлетную полосу — прямая и честно-чистая стрела, влекущая вперед и вверх, на линию взлета — вверх! До того самого дня... Того дня, когда все встало на излом. Возник вопрос: как быть? Летчики в вопросах профессиональной чести народ жесткий, даже жестокий. Здесь иначе нельзя.
И если бы не он, командир... И если бы не другие — настоящие, истинные люди и сотоварищи... И Савченко негромко медленно сказал:
— Вот и я — с детства... До того самого дня.
Кучеров, до того настороженно поглядывавший на него, словно вслушивавшийся в воспоминания своего помощника, отвернулся и неспешно сказал:
— Понятно. Но я тебя не о том, парень, спрашивал. То — забудь. Я знаю про себя, что я — хороший пилот. И поверь, дружище, мне нужен именно такой правак. Понял?
Савченко молчал.
— А ту историю помни, как случай из учебника. И не более. Гипотетический случай.
— Угу...
— Не более! Давай шоколадку грызнем. Люблю шоколад. Хорошо все-таки быть летчиком — шоколад вот бесплатный. Будешь? На вот, ломай.
Они потрещали станиолью обертки. Кучеров откусил большой кусок и сказал, с хрустом жуя:
— Ты через полгода после училища женился? Рано, конечно. Но и я, похоже, спекся как холостяк. Начинаем завтра, дружок, новую жизнь! А ты у нас человек опытный, папашей вот скоро будешь, так что советоваться теперь с тобой буду, а? Чего смущаешься? Эх, Колька, радоваться надо!.. Серега! — заорал он вдруг в форточку так, что Николай чуть не подавился. — Сергей! Ты где там? Принеси бутылочку холодненькой!
— Минеральной? Или пепси? — донеслось снаружи снизу.
— Минералочки!
— А где она, командир?
— Где всегда! Давай волоки! — Он поглядел на Николая и сообщил: — Шоколад люблю, но у меня от него всегда в горле першит. — Он помолчал и неожиданно тихо сказал, как себе: — А спросил я вот почему. Ты знаешь, иногда у меня появляется такое чувство... Ощущение усталости, что ли? Изо дня в день — месяцы, годы — я здесь, в кабине. Выходит, устал? Да нет, не то. Тут вся жизнь... Иногда я просто пугаюсь: а вдруг ошибка? Вдруг я мог что-то лучше на другом пути? Но ведь на любом пути человек делает всю жизнь только то дело, которое выбрал. Если, конечно, дело стоящее и человек стоящий.
Савченко, прикусив губу, внимательнейше смотрел командиру в глаза.
— И вот, когда я вдруг просыпаюсь под утро и думаю, что мог бы написать рассказ об этом, и вспоминаю, как любил море, я думаю: не ошибся ли? Но когда представлю, что этого... — он постучал ладонью по РУДам
