ми поверил, что такой человек способен поднять ребенка 'на штык или изнасиловать девушку и потом отрезать ей груди!
Или вот товарищ Мейснер, сосед Джимми, маленький, добродушный человек, вечно трещит, как сорока. Он служит мастером на стекольном заводе; у него под началом около десятка женщин — самых, можно сказать, раз-: личных наций земного шара; занимаются они упаковкой; бутылок. Слезы навертываются на голубые глаза Мейснера, когда он рассказывает, как ему приходится подгонять какую-нибудь женщину, а ведь среди них бывают больные или, там, в положении. И отдает приказания Мейснеру, американский управляющий и американский хозяин, а совсем не немец! Маленький Мейснер не может бросить работу, потому что у него целый выводок ребят и жена все время прихварывает. Что с ней такое, неизвестно, но только она перепробовала все на свете патентованные средства — они тратят на лекарства последние деньги. Иногда Лиззи заходит ее проведать, и они сидят и толкуют о болезнях и ценах на продукты. А иной раз Мейснер забежит к Джимми посидеть у их семейного очага, и, попыхивая трубками, мужчины обсуждают различные споры между «дипломатами» и сторонниками «прямого действия» в своей организации. И чтобы он, Джимми, поверил, что такие люди, как Мейснер, расстреливают у •церковных стен бельгийских старух!
Но проходили недели, и доказательств того, что зверства — не выдумка, становилось все больше и больше. Пришлось Джимми отступить в своих рассуждениях на; вторую линию обороны. Что ж, может быть, так оно и есть, но в конце концов все армии одинаковы. Кто-то сказал Джимми, что некий знаменитый полководец выразился о войне так: война — это ад. Джимми ухватился за это изречение: верно! Война — это возврат к варварству, и чем хуже были вести, тем убедительней доводы Джимми. Ему казались никчемными все попытки ввести войну в какие-то рамки путем соглашений о том, что надо убивать так, а не иначе, или что таких людей можно убивать, а других нельзя.
Джимми додумался до всего этого благодаря товарищам по партии, социалистическим еженедельным газетам и еще многочисленным выступлениям ораторов. Чувствовалось, что эти люди обладают страстной искренностью и ясными, строго обоснованными взглядами. И о чем бы они ни говорили: о войне, о преступлениях, проституции, политической продажности или еще о каком-нибудь социальном зле,— они всегда подчеркивали необходимость разрушить старое, ветхое здание и возвести на его месте нечто новое и разумное. Иногда, правда, их можно было заставить признать, что между капиталистическими правительствами существует некоторая, хотя и незначительная, разница; но когда вопрос вставал о практических мерах, о действии, сразу же обнаруживалось, что для этих людей все правительства похожи друг на друга, а во время войны особенно.
