Все было бы хорошо, если бы подросток не поделился своими планами на жизнь с отцом. Алоиз Хидлер был человеком суровым и решительным. Выходец из крестьянской среды, он добился всего в своей жизни сам и очень гордился тем, что ему удалось стать государственным служащим – таможенным чиновником. Это и правда был очень почетный статус, особенно для провинции, предполагавший стабильный доход, уважение близких, социальные гарантии и так далее. Одним словом, прямая противоположность всему, что связано с непростой биографией большинства тогдашних художников. Поэтому детскую мечту сына о службе в армии он воспринял вполне спокойно, а вот решение зарабатывать себе на жизнь кистью и красками вызвало у него раздражение и гнев. Тем более что Адольф не просто хотел заниматься живописью в свободное от работы время, а выказывал открытое нежелание идти по стопам отца, не считал перспективу карьеры чиновника сколь бы то ни было заслуживающей внимания. «Пока планы отца сделать из меня государственного чиновника наталкивались только на мое принципиальное отвращение к профессии чиновника, конфликт не принимал острой формы, – вспоминал он. – Я мог не всегда возражать отцу и больше отмалчиваться. Мне было достаточно моей собственной внутренней решимости отказаться от этой карьеры, когда придет время. Это решение я принял и считал его непоколебимым. Пока я просто молчал, взаимоотношения с отцом были сносные. Хуже стало дело, когда мне пришлось начать противопоставлять свой собственный план плану отца, а это началось уже с 12-летнего возраста. Как это случилось, я и сам теперь не знаю, но в один прекрасный день мне стало вполне ясным, что я должен стать художником. Мои способности к рисованию были бесспорны – они же послужили одним из доводов для моего отца отдать меня в реальную школу. Но отец никогда не допускал и мысли, что это может стать моей профессией. Напротив! Когда я впервые, отклонив еще раз излюбленную идею отца, на вопрос, кем бы я сам хотел стать, сказал – художником, отец был поражен и изумлен до последней степени. «Рисовальщиком? Художником?» Ему показалось, что я рехнулся или он ослышался. Но когда я точно и ясно подтвердил ему свою мысль, он набросился на меня со всей решительностью своего характера. Об этом не может быть и речи. «Художником?! Нет, никогда, пока я жив!» Но так как сын в числе других черт унаследовал от отца и его упрямство, то с той же решительностью и упорством он повторил ему свой собственный ответ. Обе стороны остались при своем. Отец настаивал на своем «никогда!», а я еще и еще раз заявлял «непременно буду». Конечно, этот разговор имел невеселые последствия. Старик ожесточился против меня, а я, несмотря на мою любовь к отцу, – в свою очередь – против него. Отец запретил мне и думать о том, что я когда-либо получу образование художника. Я сделал один шаг дальше и заявил, что тогда я вообще ничему учиться не буду».
