— Это непристойно, — с осуждением произнес он.
Я продолжал:
— Шеф О'Хары договорился с компанией и пообещал, что сделает с нами такой фильм, на котором она, по крайней мере, не потеряет вложенные деньги. Ваш собственный мягкий взгляд на этот древний скандал, очевидно, чудесно сработал в контексте романа, и я пытаюсь многое из этого сохранить в фильме. Я сражаюсь на вашей стороне, что бы вы ни думали.
— Что, например, вы пытаетесь сохранить? — спросил он уязвленно.
— Вы полностью написали первую четверть полупризрачной истории о любовниках женщины, которая закончила жизнь в петле.
— Да.
— Ее грезы и сны идут на экран, — напомнил я ему. — Ее любовники — это жокеи, как вы их описали. Но кем были настоящие жокеи? Ездили ли они на лошадях, которых тренировал ее муж?
— Они существовали в ее сознании.
— Но почему она повесилась, Говард? Убил ли ее один из ее призрачных любовников? Сделала ли она это сама? Или ее муж?
Выдержав паузу, он ответил:
— Никто этого не знает.
— Я знаю, что никто не знает, — отозвался я. — Но концовка без какого-либо объяснения не заставит людей платить за просмотр фильма.
Он саркастически изрек:
— Опять изнанка.
— Я дам вам этих призрачных любовников, — сказал я. — А вы разрешите мне земное объяснение.
— Это нечестно.
Я уставился на него. Он был достаточно взрослым, чтобы понимать — в мире существует мало честных вещей. Многие дети в пять лет уже открывают это.
— То, с чем мы имеем дело здесь, — начал я, меняя предмет разговора, — это три версии одной и той же истории.
— Что вы имеете в виду?
— У нас есть история, описанная в вашей книге. У нас есть история, которую мы снимаем в фильме. И где-то вне поля зрения, далеко позади во времени, осталось то, что случилось на самом деле. Три взгляда на одни и те же факты.
Говард не стал спорить.
— Я хочу, Говард, чтобы в воскресенье вы представили рациональное объяснение смерти жены тренера.
— Но уже вечер четверга! — в ужасе воскликнул он.
— У вас в буквальном смысле были годы, чтобы разработать свою версию.
— Но нет фактов!
— Тогда стройте догадки.
— Я не могу, — агрессивно запротестовал он. — Я пытался.
— Тогда это сделаю я, — заключил я. — Я буду работать с вами над теми сценами, которые необходимы. Мы будем использовать ваш сценарий в основном так, как он написан, но ваша расплывчатая концовка неприемлема.
— Но так и было. У этой истории нет развязки.
— В фильме она должна быть.
— Разве вам безразлична истина?
— Возможно, если мы посмотрим достаточно внимательно, — сказал я, лишь наполовину подразумевая это, — мы сможем сами добраться до фактов, выяснить, что же случилось на самом деле?
