– Ну, что скажете? – спросил приятелей Владимир, когда в половине одиннадцатого ночи девушка, поблагодарив за ужин, поднялась в свою комнату и они остались втроем.
– Черт знает что! Свалилась как снег на голову! – ответил Богдан, в раздражении грызя ноготь большого пальца. – А не помните: тетка Нила об этой девице когда-нибудь упоминала? Может, она самозванка? – с надеждой закончил он.
– Неонила Порфирьевна, помнится, действительно говорила, что у нее есть любимая племянница, которая живет в Москве, – произнес Филипп, задумчиво разглядывая окружающую его действительность сквозь рюмку водки. – Только кто же знал, что она ей наш дом завещала…
– Да постойте, – снова вмешался в разговор Богдан. – Прежде чем паниковать, надо сначала все досконально выяснить!
Владимир медленно кивнул:
– Уже выяснил, полдня на это сегодня потратил. – Он вздохнул. – Наследница она. Порасспрашивал кого надо, даже в истории ее рода покопался. Коврюжинские Ивановские до революции были состоятельными купцами – рыбным промыслом занимались – и весьма заметными в городе людьми: ну, там дороги за свои деньги строили, пристань, странноприимный дом и прочее, за что, естественно, и получили после сполна. Одна эта Неонила чудом уцелела. Впрочем, она никогда своего родства не скрывала, а после войны вышла замуж за полковника, бывшего фронтовика. Говорят, образованный был человек, в местном техникуме немецкий язык преподавал и как хобби занимался краеведением. Его коллекция послужила основой для создания музея истории и быта Коврюжинска. Но это случилось уже после его смерти, в начале восьмидесятых. Умер он сравнительно молодым – сказались раны, полученные на войне. Но не это главное. Главное то, что наша Неонила Порфирьевна дружила с матерью нынешней мэрши. Так что та мне с ходу выдала, что да, дом действительно завещан племяннице Надежде Ивановской из Москвы.
– Слушай, Володька, ты же для этой мэрши теперь свой человек, – напомнил Богдан. – Неужели ничего нельзя сделать или с этим завещанием, или с этой чертовой наследницей?
Глава местной администрации Марина Олеговна Наружкина вполне в духе времени произносила свою фамилию, как правило, невнятно, так что нельзя было понять, Наружкина она или Нарышкина. Многие, те, кто на новеньких, поначалу даже склонялись к последнему. Познакомившись год назад с Владимиром и узнав, что он столичный живописец, она попросила написать ее портрет. Да такой, чтоб перед потомками не стыдно было.
