Цап-царап, моя радость | страница 81
Только двухместный уютный диванчик, поставленный в нишу, образованную полками, несколько диссонировал по стилю с прочей обстановкой комнаты. И повсюду фотографии, фотографии, фотографии – в рамках и без, с надписями и без оных. А на них сияющий Таран-Бороновский в окружении знаменитостей самого разного толка – от политических деятелей до полуодетых звездочек эстрады.
Эмиль Григорьевич помог Лине раздеться и подвел к письменному столу.
– Располагайся, – указал он на кресла.
Девушка расслабилась, а то легкомысленный диванчик заставил ее напрячься и заподозрить хозяина офиса невесть в чем. Нет, им действительно предстоял деловой разговор.
Сценарист, галантно извинившись, что вынужден сесть напротив нее, а не рядом, занял вращающееся кресло. На фоне окна он смотрелся довольно внушительно. Однако, когда Эмиль Григорьевич нашарил среди бумаг на столе трубку, набил ее, раскурил и повернулся к девушке в профиль, чуть откинув голову назад, она едва не прыснула.
Если в этой позе и с трубкой Василий Ливанов, играющий Шерлока Холмса в известном сериале о знаменитом английском сыщике, смотрелся на редкость эффектно, то Таран-Бороновский выглядел представительно лишь в собственных глазах. «Ему эта трубка идет как корове седло», – невольно подумала Лина и мгновенно устыдилась своих непочтительных мыслей.
Эмиль Григорьевич счел ее смущение результатом произведенного неизгладимого впечатления. Пыхнув пару раз трубкой, он дотянулся до лежащей на столе руки девушки и похлопал по ней:
– Ну-ну, не стесняйся, чувствуй себя как дома.
Лина кивнула, не поднимая глаз. Однако нельзя сказать, что ей сразу удалось расслабиться и избавиться от снедающих душу обиды и разочарования. На душе скребли кошки, общество энергичного, напористого Эмиля Григорьевича будоражило. Но постепенно он заразил ее своим энтузиазмом и отвлек от печальных мыслей.
Он как бы раскручивал высказанные ею накануне соображения о сюжете будущей книги. Доводил отдельные эпизоды до логического завершения. Точнее, исподволь заставлял это делать саму Лину, изображая искреннюю заинтересованность, задавая наводящие вопросы, продолжая начатые ею фразы, схватывая на лету еще не до конца оформившиеся идеи. И делая какие-то пометки на разбросанных по столу листах бумаги.
Ей уже казалось, что, не будь Эмиля Григорьевича, она ни за что не додумалась бы до всего сама. Если же слишком неправдоподобные сюжетные повороты или сверхскоростное развитие событий смущали ее и Лина набиралась смелости сказать об этом, ее собеседник иронично усмехался и с чувством превосходства ссылался на неведомые ей законы жанра.