«Молодая Россия» вызвала во многих кругах, в том числе и среди «умеренных» революционеров, что-то похожее на панику. Чернышевский (незадолго до ареста) предложил отправить эмиссара на поиски молодых «отчаянных голов», чтобы убедить их в бессмысленности таких экстремистских действий. По сравнению с прокламацией якобинцев даже его воззрения казались предельно консервативными. В любое другое время «Молодая Россия» вызвала бы радостное удивление, как очевидная шалость со стороны неуравновешенной молодежи, но ведь это было в 1862 году в России.
Центральный революционный комитет (!) (по словам автора прокламации) объявил, что в 1863 году в России произойдет революция:
«Мы твердо убеждены, что революционная партия станет правительством и в случае успеха сохранит существующую централизацию… чтобы в самое ближайшее время установить новые законы экономической и общественной жизни. Необходимо захватить власть и не удерживаться от принятия любых необходимых шагов. Выборы в национальное собрание должны пройти под влиянием правительства, которое должно убедиться, что в нем не окажутся сторонники старого порядка…»
Если бегло пробежаться по тактике большевиков в 1917—1918 годах, то легко увидеть в большевиках продолжателей русских якобинцев. Подобно Ленину, Заичневский отвергал террор как средство захвата власти, но до захвата власти верил в «профилактический» террор как средство в борьбе с контрреволюцией. Однако между «Молодой Россией» и Лениным имеются существенные различия в вопросе об установлении нового порядка. Заичневский стоял на позиции «крестьянского социализма», базирующегося на крестьянской общине – основе общества. Ознакомившись с учением Маркса, он, как и другие народники, так и не смог усвоить революционную тактику, использующую преимущественно городской пролетариат, и согласиться с созданием нового индустриального общества.
Если Заичневский является персонажем произведений Достоевского, то его соратник, Сергей Нечаев, фактически прототип одного из главных героев Достоевского. Нечаев (1847—1882) заслуживает внимания, и не только потому, что существует определенная связь его замыслов и тактики с ленинскими, но еще и потому, что его личность и идеи будто в кривом зеркале отражают революционную страсть, которую можно назвать даже не политическим фанатизмом, а скорее одержимостью. Нечаев погружает нас в психологическую атмосферу заговора, гротесковую и преступную одновременно, предвещавшую мрачную эпоху сталинизма.
