Сегодня, когда само наше существование иссыхает в путах сплошной техногенности, интернетного общения и массовой суррогатности от продуктов до материнства, вечная задача искусства становится еще актуальней. Метод, таким образом, превращается в дорогу непрерывного поиска нового, непрерывного отказа от того, что уже найдено, непрерывного, мучительного подчас, всегда радостного при этом, в силу своей мучительности, поиска нового качества живого процесса человеческой жизни.
Если мы говорим о таком поиске, то, наверное, уже нельзя сказать, что речь идет об обучении, потому что учить ты можешь только тому, что сам знаешь. А раз ты каждый день начинаешь с того, что не знаешь, каждый день заново ищешь ответы на возникающие перед тобой вопросы, значит, единственное, что ты можешь, — это дать идущим рядом с тобой молодым людям возможность попытаться научиться вместе с тобой искать живое вокруг себя, искать живое в самом себе, искать самого себя. Тогда, наверное, речь пойдет уже не о педагогике, а об учительстве. Русский язык богат. Недавно в интервью французским журналистам я никак не мог объяснить разницу между двумя этими понятиями: педагог и учитель. Пришлось вспомнить о Библии, о первом Учителе. Действуя по образу и подобию Божьему, педагог-учитель тоже в какой-то мере берет на себя функцию Демиурга. Он, если и не создает, то помогает рождению человеческой личности или навсегда калечит и убивает ее.
Сегодня так называемая театральная педагогика повсеместно во всем мире на корню уничтожает человеческое начало, сводит всё к ничтожному, пошлому ремесленному умению весьма невысокого пошиба. Из школы уходит культурная память и духовные задачи. Уйдя из школы, они уходят из театра. Кризис театральной педагогики и кризис мирового драматического театра в целом — вещи неразрывные. Поэтому и обновление театра не может начаться, если не начнется обновление в педагогике.
Оттого так важна предлагаемая вашему вниманию, не претендующая вроде бы на многозначительность, очень искренняя книга Вениамина Фильштинского. Ученик замечательного учителя — Матвея Григорьевича Дубровина, истовый последователь всего лучшего, что было в русском театре, недаром в книге так часто наряду со Станиславским вспоминаются Кнебель, Демидов, Эфрос. Вениамин Фильштинский искренне ищет. Может быть, иногда наивно верит в найденное, но, к счастью, так же искренне сомневается в нем и ищет дальше. Мне кажется, сегодня Вениамин Фильштинский — один из немногих, скажем гордо, учителей, которые терзают в поисках, прежде всего, самого себя. Может быть, поэтому с таким удовольствием позволяют ему терзать себя его ученики. Может быть, поэтому они так любят его. Может быть, поэтому ему кое-что удается.
