Но ведь была уже ночь. А может утро вечера мудренее?
Утро оказалось не мудренее вечера, а глупее на этот раз. Он никуда не пошел, хотя теперь идти к болоту было не страшно. Он страшился другого - того, что Демин и Алена подумают.
И сунув пистоль за пояс, Славка сел ждать, когда Демин и Алена придут к нему мириться. Протомился минут сорок. А потом они действительно пришли.
Попрепирались немного выясняя кто же все-таки был вчера виноват. И затем вдруг Алена объявила, что именно сегодня они идут на станцию ждать последнего пассажира с последнего поезда.
Вот о чем успел подумать будущий десятиклассник Вячеслав Соловьев пока сидел у окна в прихожей своей московской квартиры, а слезы сперва лились у него из глаз, а потом высыхали. И когда высохли они, Славка глубоко вздохнул, поднялся и поехал назад в Скалбу.
Было часа четыре. К тому времени день успокоился расслабился. Облака лежали на небе огромные, неподвижные белые - такие летние-летние. Не верилось, что уже перевалило за середину августа. Воздух был тих и при всей своей прозрачности почти видим - густой пронизанный солнцем.
И здесь Глебов заметил, что с платформы спускается тот самый парень. Да это произошло Глебов узнал его. Он понимал, что ни один суд не поверит ему, но и знал, что никто никогда его не переубедит. Это действительно был тот парень. Тот!
Как и в прошлый раз, парня можно сказать Глебов не видел. Тогда все было в темноте при скупой поддержке далекого и мутного фонаря. Теперь на мгновение мелькнул профиль, а потом лишь спина затылок. И все-таки Глебов знал это он. И не надо быть летучей мышью с ультрафиолетовыми улавливателями вместо ушей, а надо только, чтобы вам один раз ткнули в живот револьвером.
Глебов шел, ведя велосипед за рога. И велосипед этот был ему маскировкой - такая очень дачная примета.
Впрочем парень и так не оглядывался не думал о возможности преследования, словно вообще не опасался. В то же время в нем чувствовалась какая-то грусть, прибитость. Или это лишь казалось Глебову?
Однако никакой это был не парень. Это был обыкновенный мальчишка! И вовсе не так уж он высок как это показалось Глебову ночью у станции. У страха глаза велики. А у неприязни и того больше. И, может, думал Глебов вся эта акселерация. Ну пусть не вся, так большая ее часть, есть не, что иное, как наша неприязнь к ним "Ишь какой вымахал!" А дальше уже пошли-поехали теории. И сейчас он почти уверен был, что "теории" эти не подкреплены достаточным количеством убедительных фактов.
