— Как — от чего? Не от ОРЗ, конечно. Милый, я ничего не боюсь, — закричал он вдруг и сделал неожиданную «березку». Он стоял на лопатках, выгнув торс, весь потный и красный, будто его душили. Ноги его в давно не стиранных носках выписывали кренделя по обоям, и на стене оставались неверные жирные полосы. Когда я выходил, он прокричал мне в спину:
— Если бы я не знал, что он фабричного производства, я сказал бы, что это индивидуальный пошив!
В подъезде я столкнулся с несказанно тощей девицей, на измалеванном лице которой прочел лишь презрение. Она вышла из лифта и позвонила в его дверь. Даже по тому, как двигала она ягодицами, было ясно, что есть в ее жизни нечто, что делает ее положение много устойчивее, чем у других женщин.
Еще через неделю я позвонил ему.
Он снял трубку и крикнул в нее хрипло:
— Ждите.
Я ждал. В трубке слышались отдаленные звуки борьбы. Наконец, его голос официально и вместе как-то влажно произнес:
— Слушаю.
— Юра, — позвал я его, — ты слышишь меня?
— Слышу, — произнес он отдаленно и как бы в задумчивости. — Я хорошо тебя слышу.
— Что с тобой?
— Я прекрасно слышу тебя, — повторил он невпопад, будто занимаясь еще чем-то.
Вдруг послышался треск и вскрик. Какое-то время в трубке были лишь далекие вздохи. Потом связь оборвалась.
Я сидел у немого аппарата и вспоминал его прежним. Он был тих и романтичен в общие наши годы, весь в юношеских прыщах от раннего созревания и очень честный. Бывало, на уроках он робко чертил в тетрадках зыбкие какие-то профили. Как-то учитель черчения, отложив рейсшину, заглянул через его плечо.
— И это теперь называется ортогональной проекцией? — только и спросил учитель.
Зачастую прогуливая уроки, мы бродили аллеями Нескучного сада. Как-нибудь поздним октябрем по палой листве. Он сокрушался:
— Отчего нам всегда хочется, а им — никогда…
Лена позвонила мне за полночь.
— Что с ним? — спросила она.
Я не мог не врать.
— Поверь, я не знаю.
— С ним что-то страшное. Мне в голову приходят дикие мысли. Может быть он болен, но не говорит. Может быть, он боится связать меня. Это возможно, ты же знаешь, какой он жутко благородный.
Я знал, конечно.
— Он прячется от меня. По телефону бубнит что-то несвязное. Приходить к себе запрещает, на работе взял отпуск за свой счет…
И она заплакала.
— Я не знаю что делать, я не знаю что предпринять. Я взяла билеты на «Лебединое озеро».
— Что?
— Во Дворец съездов. Ты же знаешь, он всегда так любил балет…
Балет, я думаю, он терпеть не мог. Но, видно, говорил ей обратное как-то, а она запомнила. Ведь то, во что им хочется верить, женщины схватывают прямо-таки на лету.
