Уже почти две недели я торчал в чужом мире в полном одиночестве, и это как раз тогда, когда начались долгожданные летние каникулы! А ведь мы собирались летом в Дагестан, в аул Сагратль через синие горы.
Вьется, вьется над пропастью тропа, по тропе голове в хвост идут три ишака, на ишаках папа, Герка и я. А тропка все уже и уже, а пропасть все глубже и глубже, и камешки из-под скользящих копыт падают глуше и глуше.
Сагратль — самый высокогорный аул. Облака и орлы парят ниже аула, в прежние времена по ним стреляли из нагана — сверху вниз. Так мужчины аула тренировались в меткости… Теперь все уже поняли, что орлов жалко. Мы будем их только наблюдать. А Герка будет наблюдать еще и звезды: в горах наблюдать звезды всего удобнее. Потому-то папа и обещал, что возьмет с собой не одного меня, а и Герку. Мама тоже приедет к нам, но чуть позже. У папы в Сагратле старинный друг его отца.
Только когда все это будет? И будет ли вообще?.. В этом другом измерении никто никуда не собирался. Мама задерживалась у больных. Герка торчал в гараже. Папа пропадал где-то чуть не круглые сутки.
Вообще другие родители были молчаливее моих, как-то даже слишком молчаливы. И должно быть, поэтому почти не высказывали мне презрения. А если и высказывали, получалось почему-то не так обидно. Может, потому, что это выходило у них не так согласованно? Что и говорить, мои мама с папой были куда дружнее. И дружно нападали на меня, и выходило — двое на одного. Но, насмотревшись на жизнь чужих Моториных, я знал теперь точно, что когда родители дружнее, все-таки лучше.
* * *
И Катерина в другом мире была совсем-совсем другая, я понял это в первый же день как сюда перенесся. Дом, где она жила, был угловой и окно — угловое, не окно, а две поставленные углом стеклянные стенки. На такой городской веранде жили Катерина и ее бабушка. Бабушка как раз поливала цветы в висячих горшочках. И тут из дома вышла Катерина.
Катерина, как всегда, плыла, чуть касаясь мостовой босоножками. И люди, и лужи, и машины расступались перед ней, как всегда. Но все же это была другая Катерина, И потому рядом, ковыляя на толстых подошвах, как страус на ходулях, и выставив свои джинсы, будто флаг, отсвечивал Коля-студент… Ну, нет, наша Катерина не пошла бы с таким и по одной стороне улицы!
И если до этого я еще чуть-чуть сомневался, у себя я или же нет, то тут уверился до конца: люди здесь другие и мир другой…
До чего же мне было тоскливо! Голубоватый лучик, который перенес меня сюда и мог бы тем же порядком вернуть обратно, до моих крыш упорно не доползал. Надо было что-то придумать. Но что?
