Мама шла и звала тихонько: "Валёк… Валёк…"
Внезапно в проулок вывернулся какой-то пьяный. Он шарахался от стены к стене, угрожающе бормоча. А мама вот-вот должна была выйти в тот же проулок… Я с ужасом понял, что спуститься уже не успею, кинулся на чердак, где свалена была куча реек, а когда вернулся с "метательным оружием" в обеих руках, мама и пьяный уже встретились. Он надвигался, растопыривая огромные лапы.
— Ах ты, птичка-синичка!
Но мама была уже не одна; рядом с ней стояла вездесущая и добрая тетя Нина. И грозила пьяному: давай, мол, потише!
— А ты, тетка, не встревай! Я ведь что? Только на синичку полюбоваться…
И прошел мимо. Моего вмешательства не потребовалось… Просто удивительно, до чего вовремя умела появляться тетя Нина! Взяла маму под руку и заворковала:
— Надежда Андреевна, не страдайте, найдется ваш Валет. Валет — это у него прозвище. Знаете?
В общем, мама была теперь в надежных руках.
Но вместе с облегчением я ощутил и какую-то пустоту… Действительно, раз меня искали, вниз я спуститься не мог. А здесь делать было уже решительно нечего. Разве глянуть на базу? Благо, она тут — подать рукой. Я обогнул трубу. И остановился в удивлении: на базе работали! И вечером это выглядело очень эффектно: тело грифа, будто вогнутое зеркало, собирало в длинный лучик звездный свет… Мерцающий звездный зайчик тронул кончик моей кеды, пополз выше, упал на лицо… Я зажмурился. А когда глаза открылись, лучик уже уполз.
В первый момент я не заметил ничего. Гудело в голове. Слегка чесались веки. Ветер как будто потеплел, но ведь и пора бы: последний день мая! Внезапно внутри шевельнулась тревога: дома стали ниже! Явно ниже! Я, вглядываясь, двинулся по кровле. Дома будто присели. Незнакомо и глухо лежали подо мной съежившиеся дворы. В мозгу вспыхнуло: "Да наши ли это места?" И погасло: две женские фигурки все так же брели внизу. Тетя Нина продолжала разговор:
— Зря вы мучаетесь. Ведь не в первый раз. Пора привыкнуть.
Так она утешала. Отраженное каменными стенами, до меня долетало каждое слово… Тетя Нина, конечно, знала, как утешать. Но ее речь сопровождали теперь странные звуки — шаркающие, трудные… неужели это могут быть шаги моей мамы? Моей-то мамы, которая всегда просто летала?
Я замер.
— Знаете, Нина, я должна вам сказать, что когда на улице ночь, а твой ребенок неизвестно где, к этому привыкнуть нельзя.
Мама отвечала спокойно. Но какой это был усталый голос! Что должно было случиться с моей веселой мамой, чтобы она стала вдруг так говорить? Мне сделалось страшно. Думалось лишь: "Хорошо хоть, что с ней добрая тетя Нина!"
