– А как он выглядит? – спросила Маша.
– Он полуобнажен, у него одухотворенное лицо и…
– …и маленькие усики? – перебила девушка.
Тучин улыбнулся. Флирт с Растоцкой его забавлял. Приятно чувствовать себя неотразимым! Девица явно втрескалась по уши! Оставалось только сорвать созревший плод.
Маша спросила еще более нежно:
– Но он спасется? Вернется к своей любимой?
Ответил слушавший их Митенька:
– Не спасется. Там все погибли. Я читал.
Рухнов сочувственно посмотрел на него. Никакой не соперник, товарищ по несчастью. Да и Настя глядит на Митеньку по-другому, обеспокоенно, не так, как на остальных. Видно, тоже переживает за родственника.
Музыка играла постоянно, замирая лишь на время тостов. Общего разговора за столом не получалось, зато все с удовольствием общались с соседями.
– Давно сюда прибыли? – поинтересовался Северский у американца Рооса.
– Уже две недели в России! Ох, как вкусно! – Этнограф попробовал медвежью котлетку.
– Я сам косолапого завалил! – похвастался князь. – Пробудете у нас год, в свою Америку и возвращаться не захотите!
– Да, Россия – лучшая в мире страна! – согласился Веригин и полушутя спросил этнографа: – Надеюсь, господин иноземец, возражений нет?
Американец спрятался за авторитет великого предшественника:
– Еще Геродот заметил: каждый народ убежден, что его собственные обычаи и образ жизни – наилучшие.
– И что, ваши полуголые индейцы тоже так считают? – удивился генерал.
– Представьте себе, да.
– И французы? – поинтересовалась по-французски княгиня Кусманская.
– Ваше сиятельство, абсолютно все народы, – заверил Роос.
– Так они лягушек едят и сыр плесневелый! С таким-то рылом и в калашный ряд!
– Ерунда это все, – заметила Растоцкая, – не едят они плесневелого. Когда после войны вернулись в имение, съестного не обнаружили. Только сыр! Он в погребе плесенью покрылся, и лягушатники ваши есть его не стали. А все остальное сожрали – и собак, и кошек.
Тосты произносились все чаще: и за молодых, и за будущих деток, и за всех присутствующих, и за здоровье отдельных, особо важных, гостей.
Рухнов же заговорить с Настей так и не решился. Девушка вдруг обратилась к нему сама:
– Что-то вы, Михаил Ильич, воды в рот набрали? Выпили мало? Вчера-то с Глазьевым "барыню" плясали, стихи срамные декламировали, а сегодня как немой сидите. Неужто сплин?
О вчерашнем Рухнов помнил далеко не все и окончательно смутился. С трудом промямлил:
– Нет, Анастасия Романовна, не сплин. Соседство с вами подействовало!
