Кареглазые потомки тех трудолюбивых призраков и сейчас жили бы здесь, если бы не соблазн в виде удобных отдельных квартир и домиков, построенных в долине. Однажды я прочел, что сокращающиеся численностью пастухи, пасущие коз, и их бабушки, еще жившие в крепости в пятидесятых годах, были выселены из своих древних домов и помещены в новый город в долине в качестве наказания за участие в актах анархо-социалистического сопротивления в военные годы. Говорили, будто крепость стала настолько серьезной помехой для железной дороги, проходящей через долину, что этот район объявили запретной зоной, а его жителей подвергли насильственному выселению после кровавых репрессий превосходящих сил республиканцев. Возможно, где-нибудь так и было, но не здесь. Здесь, наверху, нет проточной воды. Нет телевидения, телефона и возможности купить лотерейный билет. До ближайшей автобусной остановки час пути на осле, а ближайший реальный врач находился еще дальше. Зимой западный ветер носится вокруг крепости, как потрепанные яхты вокруг Гибралтарской скалы, но не видит леса на расстоянии часа езды в любом направлении. Нет здесь и приличного бара. Морщинистые испанцы, оставившие этот древний памятник шулерам и хиппи, были слишком стары и немощны, но они, по крайней мере, оставались живыми, частично благодаря тому, что ориентировались на победителей в Гражданской войне. Те же, которые поддерживали другую сторону, покоятся в земле либо давно переселились на север: там их лица еще не примелькались. В наши дни пару десятков домиков, расположенных за мавританскими стенами, занимало загоревшее под солнцем нездоровое содружество преступников и их жертв, прибывших из разных мест. Мы были личностями, живущими без цели, а Тео, заключенный в башню паранойей наркомана, являлся нашим бессильным королем.
Лестница, ведущая в башню, была намного старше меня и поэтому всегда вызывала уважение. Основанием ее служила каменная конструкция, которая когда-то поднималась по спирали до верхнего помещения. Я преодолевал ступеньки, и лестница скрипела, как шаткий подвесной мост. Раз десять по пути вверх я останавливался. Лестница гнулась длинным боевым луком и, как того требовал обычай, оповещала о моем прибытии.
— Тео, — позвал я. — Это Мартин. Можно к тебе подняться?
— Да, да, — отозвался он через мгновение. — Поднимайся.
Держась ближе к стене, я поднялся по нескольким уцелевшим ступенькам наверх. Ноги подкашивались от головокружения и напряжения. Тео встретил меня у занавески, он распрямил плечи и вытянул руку, пытаясь помешать пройти за ним в комнату. К сожалению для нас обоих, он был слишком тощ, и я мельком заметил Мамута, стоявшего спиной ко мне на груде подушек. Он теребил руками свой пояс.
