У двери Рис застыл как вкопанный. В комнате, где большая часть мебели оставалась накрытой белыми хлопчатобумажными чехлами, перед венским роялем Стрейхера, любимым инструментом, приобретенным его дедом, на котором он сам и играл, сидела на табурете Элизабет.
Инструмент был сделан из красного дерева с резными, частично позолоченными ножками. Глаза Элизабет были закрыты, а бледные пальцы порхали над клавишами из слоновой кости. Мальчика в комнате не было. Она играла для себя, играла так, как будто каждая нота исходила из ее собственного сердца. Рис вспомнил, как много лет назад он впервые услышал ее игру — она играла для него — и как в нее влюбился.
Сочные аккорды Бетховена взяли его в плен, и он не смог бы пошевелиться, даже если бы в доме возник пожар. Элизабет улыбалась. Закончив играть, она открыла глаза и увидела его.
Ее лицо было бледным. Секунды растянулись в вечность, но никто из них не проронил ни слова. Его пульс участился, дыхание стало прерывистым, воздух в комнате, казалось, был насыщен электрическими разрядами. Напряжение нарастало. Его тело проснулось к жизни, и в жилах закипела кровь.
На ней было утреннее платье из простого черного бомбазина со вставками из черного крепа, достигавшее подбородка, менее строгое, чем остальные. Черные волосы были распущены и, подколотые по бокам, густыми кудрями ниспадали ей на спину.
Она была прекрасна и еще более желанна, чем в пору девичества.
Он ощутил острый прилив желания: хорошо бы подойти к ней, заключить в объятия и поцеловать. А затем повалить на толстый персидский ковер, сорвать с нее одежду и насладиться видом шикарных форм ее тела.
Однажды они уже занимались любовью, но тогда все произошло быстро и не принесло удовлетворения. К тому же он никогда не видел ее обнаженной.
— Рис?..
Звук получился низкий и гортанный. Она назвала его по имени, чего раньше не делала. Его возбуждение усилилось. Он двинулся к ней. Раненая нога на этот раз была ему послушна.
— Ты играешь по-прежнему хорошо, — сказал он, подходя к ней.
Элизабет поднялась и стояла теперь так близко, что он уловил запах ее цветочных духов, так близко, что, наклони он голову, мог бы коснуться ее губ своими.
Но разум подсказывал ему — лучше этого не делать.
А возбуждение подталкивало получить желаемое.
У нее были полные, манящие губы, идеально очерченные, цвета лепестка темно-красной розы. Когда она еще раз посмотрела на него и прошептала его имя, Рис понял, что пропал.
