– Думайте быстрее, господа, – с неприязнью окинул взглядом Кирюхин черных мужиков. – Без операции больше получаса он не протянет. – И ушел, чувствуя, как сверлят его мрачные, жесткие от ненависти глаза.
Кирюхин стиснул зубы и решил: если через пятнадцать минут родственники не одумаются, придется брать ответственность на себя, что при неблагоприятном исходе операции повлечет за собой самые суровые последствия. Самоволие хирурга в таком случае уголовно наказуемо. Кому как не Виктору Кирюхину, проработавшему у операционного стола более четверти века, знать это. Ведь едва не погорел на таком вот почти случае – взял в срочном порядке на стол женщину с маточным кровотечением и не спас. Да и никто бы не спас – застарелый рак полностью съел брюшную аорту. А как объяснишь это ее мужу, ни о каком раке у жены не знавшему и разрешения на операцию не давшему? Выходило – зарезали жену хирурги! Не вмешайся тогда Андрей Викторович Панкратов, не прикрой он друга, не миновать бы Кирюхину уголовной ответственности. Да разве от себя уйдешь? Вот и сейчас он точно знал, что, подчиняясь отказу родственников, потеряет больного. И чем потом успокаивать себя – установкой непререкаемого закона, требующего согласия близких людей для находящегося без сознания пациента? Вот чушь собачья! Что они здесь – мясники какие-то?
– Вколи ему промедол с димедролом и без всяких разговоров бери в операционную, – крикнул Кирюхин задержавшемуся в дверях Петру и облегченно вздохнул. Решение принято. Теперь пяток минут соснуть и... в бой.
– Давно бы так, а то чикаемся с ним, как не знаю с кем. Два литра крови хватит, Виктор Евгеньевич?
– Думаю, да. Но на всякий случай закажи еще, мало ли чего. Сам знаешь, как у нас порой бывает – войдешь в брюхо живо, а потом не знаешь, как ноги из него унести. В общем, давай, педалируй, а я еще здесь немного... того.
Было слышно, как за дверью ворчит его молодой коллега:
– С такой скотской жизнью не только что никогда не женишься, а скоро вообще перестанешь обращать внимание на женщин. – Чуть помолчав, добавил: – Как на объект влечения.
Виктор Евгеньевич улыбнулся, поднял руку, защищаясь от света лампы и тихо себе под нос, на выдохе произнес:
– Куда тебе жениться, женилка, наверное, еще не выросла, мальчишка! – Он опять улыбнулся и, вновь пристроив свою глянцевую голову на спинку дивана, закрыл глаза. Но вздремнуть не удалось. Дверь ординаторской распахнулась, впустив коренастого, плечистого человека лет сорока, в мокрой от растаявшего снега куртке и довольно странном головном уборе в четырьмя цветными помпонами на макушке. Он чувствовал себя по-хозяйски и, несмотря на ночной час, не сдерживал громкость речи:
