Мы оказались в темной передней. Я дергал его руку, стараясь оторвать его ладонь от моего рта. Он продолжал меня тащить. В demi-jour[39] что-то зазвенело, и я внезапно оказался в просторной комнате с высоким потолком, залитой солнечным светом.
Мы продолжали бороться. Заскользили по натертому паркету, но тут я зацепился ногой за край ковра и почувствовал, что опрокидываюсь, — в глазах у меня завертелся узор из голубых и коралловых ромбов. Ноги подо мной разъехались, точно ножки карточного столика, я увидел будто криво подвешенную под потолком кружащую череду картин, главным образом восемнадцатого века, насколько я сумел разобрать. Однако там был и Миро — даже такие ошалелые глаза, как мои, не могли его не узнать, а еще — большой портрет обнаженной девочки-подростка, томно раскинувшейся перед топящимся камином.
Затем позади себя я услышал женский голос:
— Mais qu'est — ce que c'est que ce cinéema?[40]
Эффект был мгновенным. Мой противник ослабил хватку. С внезапной угрюмой заботой о соблюдении приличий он снял руку с моей шеи и даже попытался помочь мне подняться с пола. Я вырвался от него, быстро пригладил волосы и обернулся к говорившей.
Она наполовину спустилась с лестницы. Лет двадцати пяти-тридцати, в свободной шелковой рубашке кремового цвета и серых свободных брючках — их искусно расположенные складочки подчеркивали тонкую, гибкую талию. Светлые волосы, гладко зачесанные со лба, тяжелой прямой волной падали на плечи, а брови, заметно более темные, чем волосы, напоминали двух симметрично молящихся ангелочков. Между пальцами правой руки, опиравшейся на перила, была зажата сигарета, а на указательном пальце я заметил тусклого золота неровной формы римское кольцо без камня.
Она была загорелой. Но даже издали я заметил, что это был денежный, а не солнечный загар, загар элегантности и недвижимого имущества, обеспеченности и уверенности в завтрашнем дне, загар, столь же естественный для ее расы, как черная пигментация для зулуса. Природно загорелая кожа богатых, словно бронзовевшая изнутри наружу.
Но она спросила о причине драки, и на смеси английского с французским я объяснил, что увидел мой автомобиль, мой угнанный автомобиль на площадке перед, как я полагаю, ее домом. Не произнеся ни слова, она перебила меня — спустилась с лестницы, раздавила только-только закуренную сигарету, беспощадно разминая хрупкую трубочку, пока сигарета не была изуродована, как старое велосипедное колесо на свалке, подошла к окну и посмотрела в него, потом обернулась ко мне без улыбки:
