Вошли в борозду шириной каких-нибудь восемь сажен. «Модеста» качало, как на штормовой волне. Временами нос его зарывался в пенистую воду, а брызги, тяжелые от «сала», взлетали до второй палубы.
«Как между Сциллой и Харибдой», — припомнил Лепешинский скитания Одиссея.
Трос, натянутый до предела, дрожал над водой. Если он, не дай бог, порвется… От «Модеста» и баржи останутся одни щепки.
Через час опасность миновала: пароход-бурлак помог выбраться всему возу на глубоководье спокойного верхнего плеса.
Там «Модест» оставил баржу и, развернувшись, пошел за второй. Вниз по течению мчался быстрее скорого поезда. Мелькали деревья на берегу, мелькали огромные валуны, торчавшие из воды, сливались в скалистые гряды.
Но вот борозда фарватера круто уклонилась вправо. На неловком повороте что-то хрустнуло, — порвалась рулевая цепь, — и пароход, накрениваясь, вышел из повиновения, повернулся поперек реки. Пронзительно завыл гудок, извещая о беде.
Чтобы попытаться снова войти в борозду, капитан дал задний ход, но Енисей, играя суденышком, принялся кидать его, как щепку, со струи на струю и, разъярившись, с размаху ударил о большущий камень недалеко от левого берега. Все закачалось, затрещало. Корму будто отрубило топором, и она понеслась вниз по течению, подобно половинке скорлупы ореха. Из машинного отделения вывалился полуголый кочегар, докрасна разогревшийся у топки, и, разгребая шугу, пробивался к береговой отмели. Какой-то парень, едва успев ухватиться за доску, скрылся в бурунах. Поплыли сундуки и корзины. Поплыли ящики с книгами и рукописями Лепешинского… Он махнул рукой, — выбраться бы самому из беды.
В трюм хлынула вода.
Не взорвался бы котел… Успеть бы за борт… Может, вынесет на мелкое место.
По нижней палубе с грохотом покатились от борта к борту бочки с рыбой, и пароход повалился на бок.
Хозяин бочек, тучный бородач, упал на колени и, вскинув руки к небу, плаксиво завопил:
— Микола-батюшко!.. Вызволи, святой угодник!
Из каюты первого класса на четвереньках выполз жандармский полковник в синем мундире и умолял всполошенно бегавших людей:
— Помогите! Ну, кто-нибудь… Дайте руку!
А впереди у борта металась женщина с младенцем на руках. У нее растрепались волосы на ветру, широко открыты безумные глаза. Еще секунда, и она уронит кричащего ребенка в реку или вместе с ним свалится за борт.
Мелькнула в сознании Оля: «Доведется ли снова вместе?..»
И Пантелеймон Николаевич, пробежав мимо жандармского полковника, крикнул женщине:
