Сейчас до крайности необходима газета. И для питерцев, и для киевлян, и для уральцев. Для Кавказа и Сибири, для польских и прибалтийских губерний — для всех. Ведь нельзя не протестовать против оппортунизма нигилистической «Рабочей мысли».
Эти «молодые» пытаются искусственно разорвать связь между рабочим движением и социализмом, свести все к интересам минуты, спекулировать на неразвитости низшего слоя пролетариата, потакать худшим страстям. Но передовые рабочие, те, которые руководят кружками и всей социал-демократической деятельностью, те, которые наполняют теперь тюрьмы и места ссылки от Архангельской губернии и до Восточной Сибири, с негодованием отвергнут бредовые теории.
Многие уже скоро вернутся в фабричные города, в заводские поселки. И на газетную клевету ответят через свою газету.
Эх, если бы не эта проклятая ссылка! Могла бы уже быть газета!
…Разбитый на Казачинском пороге пароход «Модест», теснимый дьявольски быстрым течением, привалился бортом к большому камню. К счастью, это случилось на мелководье, и вода не залила топку: котел не взорвался.
Матросы между камней прокладывали коридор из канатов, чтобы пассажиры могли выбраться из беды.
У противоположного берега по-прежнему стояли на якорях «Scotland», пришедший из Глазго, и «Минусинец», принадлежавший купцу Шарапову. Шотландцы спустили на воду спасательную шлюпку, но она не могла пробиться через порог. На «Минусинце» никак не отозвались на отчаянные гудки. А «Николай», спустившийся следом, не сумел подойти к погибающему судну.
Через полчаса из поселка Подпорожного приплыли мужики на лодках. Пантелеймон Николаевич помог женщине сойти с камня, на котором они стояли, в верткую долбленку, передал ей младенца и спустился сам.
На берегу он, вместе с другими пассажирами, долго отогревался у костра…
Потеряны вещи — это полбеды. Жена получает жалованье, и он постепенно снова обзаведется необходимой одеждой. Только добраться бы до телеграфа да известить Олю: жив!
Вниз не так давно прошел с тюремной баржей на буксире последний пароход. Завтра он может появиться здесь на обратном пути в Красноярск. Если в низовьях не затрут льды…
Ночь придется провести у костра.
Жаль, уплыли рукописи, готовый очерк для газеты, связка писем друзей. Жаль книги. Не осталось ни одной.
Кто-то надоумился и пустил подписной лист, чтобы отблагодарить спасителей. Сначала лист подали жандармскому полковнику, который, стоя возле костра, сушил на себе синие брюки с кантами. Он, положив лист на ящик, провел мизинцем по усам, написал свой титул и фамилию, в раздумье постучал карандашом по бритому подбородку и важно пометил: «Один рубль».
