— Значит, пришло время ей умереть, а раз так — ничего не поделаешь… — сказала она.
Девочку поспешно проводили в последний путь к погребальному костру в поле, а от людей скрыли, что ее убил брат.
Когда же Бунтадзаэмону исполнилось двадцать семь лет, мать стороной прослышала, что он запятнал себя бесчестием, — связался с замужней женщиной и каждую ночь ходит к ней в Такэда. «Это может стоить тебе жизни!» — предупреждала его мать, но Бунтадзаэмон не слушал ее советов; как-то, вернувшись на рассвете, он изо всей силы пнул мать ногой. Поясница у нее онемела, тело больше не повиновалось ей, она даже стоять теперь не могла. Младшая дочь к тому времени стала уже взрослой девушкой, вела хозяйство, была почтительной дочерью и ухаживала за матерью, вкладывая в это всю душу. Бунтадзаэмон заставлял работать отца, сам же, что ни день, спал допоздна, так что ни разу не видел цветов вьюнка асагао — «утренний лик», что распускаются ранним утром.
— Отец, жизнь человека подобна росе, стоит ли утруждаться! — кричал он, свирепо вращая глазами.
— Нет второго такого, кто так не чтит небо, — говорили про Бунтадзаэмона. Все ненавидели его, но ничего не могли поделать. Связь родителей и детей предопределена свыше законами кармы. Для родителей даже такой негодяй остается сыном, и они не выгоняли его из дома, продолжали жить под одной крышей с ним, позволяя ему делать все, что ни взбредет на ум.
С каждым днем жизнь становилась все труднее. Пришли такие времена, когда в доме не оказалось даже полена, чтобы вскипятить воду. И вот решили они лечь рядом и умереть. Но даже в такую минуту матери все-таки было до слез жалко дочь. Позвала она посредницу-бабку и поведала той о домашних тяготах, ничего не скрывая.
— Спасите жизнь дочери, устройте ее на службу в хороший купеческий дом на улице Откупщиков, — попросила она.
Старуха, уж на что ко всему привычная, а тут даже расплакалась и сказала:
— Я ничего не возьму с вас за это.
Она хотела было тут же отправиться вместе с девушкой, но та не могла идти, и тогда старуха посадила ее к себе на спину и понесла — и какое это было горькое зрелище! Девушка была смышленой, но очень мала ростом, и оттого все никак не находилось хозяина, который взял бы ее в услужение и согласился не только кормить, но и платить ей жалованье. Девушка решила, что не годится ей спасать только себя самое, и вернулась в родительский дом. И вот как-то раз она прошептала посреднице:
— Внешность моя неприглядна, но ведь, говорят, занятия бывают разные. Что, если мне продать себя в веселый квартал?
