.
Доставлены были все редкие кушанья с гор и из морей, приятное на вкус вино было обильным, как в источнике; все веселились, играли, танцевали и пели. А между тем, не было у них другой задачи, кроме той, чтобы наметить, как можно умертвить Восточного варвара[98].
Подумав, что если их компания будет всегда собираться без особенного предлога, то со стороны это вызовет, пожалуй, подозрения, участники её решили предлогом избрать беседы о литературе, и для этого пригласили книжника по имени Гэнъэ-хоин[99], который слыл в те времена человеком несравненного таланта и учёности, попросив его провести с ними беседы о «Литературном сборнике Чан-ли»[100].
В том сборнике есть длинное стихотворение под названием «Чан-ли направляется в Чаочжоу». Когда дошли до этого стихотворения, слушатели прекратили беседы о «Литературном сборнике Чан-ли», сказав:
— Это всё нехорошие книги. Вот «У-цзы», «Сунь-цзы», «Шесть секретов», «Три тактики»[101] — это как раз те сочинения, которые нам нужны.
Тот, кого звали Хань Чан-ли, стал известен на закате этохи Тан[102], и был человеком блестящего литературного таланта. Стихи его равняют плечи с творениями Ду Цзы-мэя[103] и Ли Тай-бо[104], а проза превосходит всё, что было написано в эпохи Хань, Вэй, Цин и Сун[105]. У Чан-ли был племянник по имени Хань Сян. Он ни письма не любил, ни со стихами не соприкасался, а изучая лишь искусство даосов[106], занятием своим сделал незанятость, а делом — недеяние.
Однажды Чан-ли, обращаясь к Хань сяну, сказал:
— Живя между землёй и небом, ты блуждаешь в стороне от человеколюбия. Это — постыдное для благородного человека, но ставшее главным для подлого человека занятие. Вот отчего я всегда печалюсь из-за тебя.
И когда он прочёл это стихотворение, Хань Сян крайне насмешливо ответил ему:
— Человеколюбие вышло оттуда, где был отвергнут Великий путь[107]; учёность достигла расцвета тогда, когда появилось Великое недеяние. Я наслаждаюсь в границах недеяния, просветляюсь по ту сторону добра и зла. А коли так, — я оттаскиваю Истинного главу за локоть, прячу в горшке небо и землю, похищаю мастерство сотворения, вздымаю горы и реки внутри мандарина[108]. И наоборот, печалюсь я только о вас, — о тех, кто довольствуется объедками со стола древних мудрецов, о том, что попусту тратите вы свою жизнь по мелочам.
Тогда вновь заговорил Чан-ли:
— Я не верю твоим словам. Выходит, теперь ты можешь похитить мастерство сотворения?! — спросил он.
