«Думаю, — пишет Чапек, — что герцоги и графы из романа Фанни и Марии (имена прислуг. — Е. К.) являются своего рода вариантами эпических рыцарей, принцев и королей и что Фанни и Мария, лежа под своими полосатыми перинами, приобщаются к тысячелетней традиции Большого Героического Эпоса. Хотя Фанни влюблена в слесаря, а Мария выходит замуж за портного, в глубине их сердец дремлет извечный эпический инстинкт, культ героя, восторг обожания, преклонение перед силой и роскошью. В этом мире эпики богатство и знатное происхождение не соотносятся с понятием социального неравенства, а являются чем-то гораздо более простым и древним — идеализацией и прославлением человека. Мария знает, что ее портной не может на каждом шагу совершать благородные и героические поступки, у него попросту нет для этого времени; ни один из ее знакомых не может, даже на худой конец, стать рыцарем разбоя, потому что для этого у него тоже нет времени. Нужно быть графом или герцогом, чтобы без помех предаваться страстям, подвигам, любви или интригам. Знатность и богатство — вто как бы необходимое условие для романтического поведения и замысловатой фабулы. Вниз от баронов начинается область реализма, психологии, и не исключено даже — социальных проблем…» (сравните с записью А. П. Чехова: «Леночке в романах нравились герцоги и графы, но мелкоты она не любила»).
Иначе говоря, по наблюдению Чапека, массовый читатель не нуждается в реалистическом описании своего бытия или, во всяком случае, нуждается в нем гораздо менее, чем в перенесении в условно-героическую среду «последнего эпоса». Американские потребители «пятицентовых романов» вряд ли отличались по вкусам и склонностям от своих европейских собратьев. Вот почему за «местным колоритом» литературного вестерна почти всегда легко просматривается традиционная схема авантюрного романа: те же роковые тайны, похищения, клады. Накал страстей приближался временами к температуре солнечных протуберанцев, безвыходные ситуации разрешались чудеснейшим образом, души злодеев были чернее ночи, а помыслы героев — прозрачнее и чище родниковой воды. Скромный трап-пор мог оказаться сыном герцога, а бандит — его родным братом, сбившимся с пути.
В «Сете Джонсе, или Пленниках фронтира» тот самый пожилой охотник, которого Эллис, как умел, списал с Натти Бумпо, оказывался на самом деле загри-мированным молодым аристократом Юджином Мортоном, ушедшим в леса и принявшим другое имя потому, что ему казалось, будто невеста — разумеется, тоже аристократка, может быть, даже графиня — его разлюбила. В «Рэнджере Кенте, или Изгнанниках границы» девушка, которую похищают индейцы, конечно же, принадлежит к знати.
