— Наливай, — говорит со стоном. Некогда ждать, — видит, что старая не реагирует, тащит пустую облупленную местами и расписанную курами под гжель канистру из курятника. Смотрит, как Карл Маркс на призрак, который всё ещё бродит по Европам, на бабушку, а та, как обрезала лук-севок, так и обрезает. — Тащи. Зажгу.
— Жги, жги милый, — говорит обречённо старая женщина. — Так мне дуре надо. Прикормила варнака. Приповадила. Ничего нету, и не будет никогда. Погодь, внучок, я в избу заскочу, а ты подопри дверь, чтобы я от страха и боли не выскочила. Ставни закрой, милый мальчик. Жги глупую старуху. — Женщина вошла в сени…
Игорь растерялся. Такой смелый приехал, но отчего-то дрогнула рука с коробком. Раз и дрогнула, а потом ничего, не стала дрожать; подрагивала, как обычно, но не больше. Внучок не совсем конченный дебилка, а капля разума осталась в какой-то стороне под кепкой. Раз не боится бабушка, значит, переборщил, значит, довёл родную до краю. Плюнул с трудом, и пошёл. Бабушку жалко стало. И себя больного не меньше жалко. Всякий раз после сильного водочного потрясения организм штормило. Он сам старался лечить себя, вымогая из себя токсины и непрожёванные закусочные продукты. Зубов мало, а нужно успеть выпить, чего-нибудь куснуть, закурить. Трудно хорошо и быстро жевать оставшимися зубами, когда приходится выпивать высокими темпами, как Стаханов в забое каждый час делал по дневной норме, а может больше, так и пили разведенный импортный спирт вчера. Заторопился Игорь. Голубых унитазов у большинства наших сельских пенсионеров ещё нет, а есть на огородах такие будки, именуемые уборными, как у актёров, так и у нас. В животе внука начался не то что путч, а не санкционированный митинг.
Расстроился мальчик. Довела бабушка своей настырной строптивостью. Вот и достал папироску ребёнок, чтобы совладать с расшатанными перестройкой нервами. Никотин, как информируют учёные, не помогает, а создаёт видимость спокойствия. Кто об этом думает? Надо сразу сказать, что внуку сразу не понравился запах внутри. Не привычный какой-то, совсем отличающийся от того запаха, который раньше, с самого детства был. Ему бы задуматься, включить дедукция или индукцию, а он подумал, что с бодуна всё может мерещиться и казаться, что запах не таким, каким был, как два дня назад. Сами понимаете, что в таком состоянии думать чем-нибудь нелегко и даже очень трудно, если сказать честно. Просто невозможно думать, когда такое происходит с бабушкой, с организмом и с окружающей средой.
