«Всё не одна, — думает старая женщина. — Всё живая душа рядом, а что пьёт мальчик, так время такое. Кто нынче не пьёт? И крышу надо обиходить и деньги стало опасно давать. Как бы не потерял. Было уже так. Дала на уголь, а у него вытащили на базаре. Только кило груш и привёз. У кого не вытаскивает? Он открытый, бесхитростный. Стал рассчитываться и увидели…».
— Сынок, ты привези шифер, а я пока побегаю по соседкам. Свои накопления при тебе отдала твоей маме на операцию.
«Хитрит старая, — подумал Игорь. — Не верит. А ведь она права. Обману. И шифер — дрянь, бой. Не стоит его покупать. А крышу нужно латать. И крыша — дрянь. Была бы работа, можно купить. Цены растут, как чужие дети — быстро и незаметно. Надо выкрутиться».
По листу, по два привозил откуда-то шифер внук. Прятал в сарае, укрывал сеном. Перестал появляться. Приехал через месяц. Сказал, что Нинка выгнала.
— Бабушка, разреши поживу недельку у вас. Потом рассосётся. Мне работу пообещали столяром. Утром Игорь уезжал, но через два-три часа его сутуловатая худая фигура маячила во дворе. Он делал верстак.
— Приняли уже. Буду кадки делать. Заказали под пальмы в санатории.
— Делай, — сказала старушка, радуясь, что внук взялся за ум.
Игорь строгал, пилил, но кадка не получалось. Тогда он полез в пруд добыл чью-то замокающую ёмкость, приволок во двор, аккуратно разобрал, принялся замерять ширину клёпки, диаметр дна. Он потел, он отказывался от обеда, он курил и думал. Через неделю скрутил четыре симпатичных бочки и три маленьких логуна.
— Бабушка, я смог. Этому в армии не учили. — Игорь улыбался щербатым ртом, обнимал свою старую добрую бабушку, которая почему-то плакала. — Ничего, накроем наш теремок хорошим шифером. Буду кадки делать, кружки, сувениры. Мне бы токарный станок. Можно торшеры и подсвечники точить.
Бабушкина радость погасла быстро и безнадёжно. Нина уехала и забрала ребёнка. Игорь приезжал на мопеде. Бабушка перестала радоваться приездам внука. Заслышав знакомый звук двигателя, уходила огородными тайными тропами к подругам, испарялась. Как услышит голосок мопеда, так тотчас испарится, как Коперфильд из сундука на цепях, чтобы внук в трезвом состоянии тела уезжал домой. Игорёк сядет на крыльцо и сидит, как санаторный Максиму Горькому памятник. Говорят, что лечился пролетарский писатель от своей хворобы у нас в бору. Часа сидит, два и высидит свою добрую бабушку.
— Что с заказами? Когда будешь выполнять? С меня трясут девки, — наступает бабушка на внука.
