Дед Трошка нахмурился, и сосед, поняв, что упоминание о трехлапой ему неприятно, сказал:
— Ты, Трофим, не обижайся, я ведь к тому — может, облавой возьмем серых? Сытые, они далеко не пойдут. Где-нибудь в лесу залягут. По следам найдем.
«А ведь дело говорит, — думал Трошка, умываясь у рукомойника. — Эти двое будут хорошие помощники, злы на волков донельзя. Прохора и Митрофана надо позвать, не откажутся. Глядишь, и зафлажим разбойников».
Через час окладчики были в лесу. Там, где начиналась просека, волки свернули с дороги и направились в густой подрост. Трошка жестом остановил всех, шепотом сказал:
— С этого места ни говорить, ни кашлять. — А сам осторожно прошел по следам зверей шагов триста.
— Звери бежали спокойно, лягут в этой уреме, — вернувшись, Трошка указал рукавицей в сторону зарослей. — Флажки тянем сразу. Не пуганы волки, да и на обход времени нет.
По замыслу окладчиков, они должны были быстро замкнуть круг, идя с двух сторон. Трошка рассчитывал, что сытые волки, улегшись на дневку в густых кустах, не обратят внимания на шум. Вместе с зятем Гончара Михаилом он двинулся по просеке, а Прохор, Митрофан и Гончар — к затону, старательно навешивая на кусты флажки.
Снег под ногами не хрустел. Трошка двигался проворно, вешал флажки сновористо. Уже подходила к концу вторая катушка, когда над поляной появились сороки. Они летели высоко и вдруг, остановившись в воздухе, резко спланировали на растущий средь поляны дуб. Первая из птиц, усевшись на ветке, дернула хвостом, негромко стрекотнула, а затем, заметив людей, переместилась к ним поближе и заверещала на весь лес. Трошка подумал, что пропали все труды, звери отлично понимают, о чем тараторит сорока, но, надеясь на чудо, подскочил к санкам, на которых лежали катушки с флажками, и выдохнул:
— Пошел! Быстрей, быстрей, к затону! Может, успеем!
Его напарник опешил. То делалось все тихо, а теперь наоборот, и шум и треск. Они изо всех сил побежали к затону. Замкнуть круг. Оставалось каких-то триста саженей. Трошка еще надеялся на удачу. Успеют замкнуть кольцо!
— Давай, Миша, — хрипел он, — осталось чуть. Эти проклятые сороки, чтобы их черт побрал…
Вдруг резко, со звоном, хлопнул выстрел один, второй. Стрелял Митрофан. Трошка оторвался от флажков и увидел, как с кручи на белый лед затона сваливались волки. До них было саженей полтораста. Он рванул с плеча ружье, обогнав стволами ближнего к себе зверя, со злостью выстрелил. Картечь, не долетев до цели, прорезала нетронутую пелену снега. Тогда он поднял стволы повыше и, еще больше упредив бегущего волка, бухнул. Раскатистое эхо весело отозвалось на той стороне затона. Волки, испуганные выстрелами, наддали, торопясь скрыться в зарослях камыша. Все видели, как впереди, припадая на переднюю лапу, шла трехлапая, следом стелился матерый, и чуть сзади торопились переярки. Трошка опустил ружье, сдернул с головы шапку и с размаху бросил ее на снег. Он кулаком погрозил все еще трещавшим в стороне птицам, потом, подняв шапку, сердито бросил: