В краю танцующих хариусов. Роска | страница 53

Когда на четвертый день я подошел к тому месту, где жили кукши, то почти его не узнал. Везде, куда ни кинешь взгляд, гуляла наледь. У самой реки она дымилась, урчала, брызгала злыми фонтанчиками. Достигнув деревьев, вода успокаивалась и тихонько струилась между стволов, захватывая новые и новые участки.

Даже не переобувшись в резиновые сапоги, как был в валенках я бросился к кукшам. Одну из них я заметил еще издали. Нахохлившись, сидела она на суховерхой лиственнице тихая и безучастная. Ломая валенками тонкую ледяную корку, добрался до гнезда и пораженный застыл на месте. Вода давно поднялась к самому гнезду и залила его больше чем наполовину. В глубоком лоточке, все так же втянув голову, сидела кукша. Изо льда выглядывал только ее рыжий хвост.

Оттепель. Снег мягко скользит под лыжами и почти не скрипит. Справа от меня темнеет заросшая ольховником и кустарниковой березкой лощина, слева нависла крутая сопка. Еще неделю тому назад над ней была одна единственная заячья тропа да еще по левому скату оставили свой след чубуки, так у нас называют снежных баранов. Сейчас же сопка сверху донизу исполосована тысячью новых дорожек. Виноват кедровый стланик, что растет у самой вершины сопки. Он уже начал подниматься, при этом сбрасывает со своих лап комочки снега, те скатываются по склону, превращаясь на бегу в такие громадные глыбы, что из них впору лепить снежных баб.

После каждого такого комка на сопке остается дорожка. Одна широкая, другая поуже, третья вообще напоминает куропачий след, четвертая — мышиный. Вот прокатился ком с какой-то загогулиной, и на снегу отпечатались глубокие трехпалые следы. Словно здесь гулял страус величиной с хорошего быка. Чуть в стороне три бегущие рядом колеи, будто кто-то очень уж отважный скатился с сопки на трехколесном велосипеде.

Иду по пробитой у самого подножья сопки лыжне и пытаюсь представить, кому могла бы принадлежать та или иная дорожка. Вот прошел «глухарь», чуть дальше проползла «выдра», а вот канавка, оставленная «змеей» или «ужом». Поперек лыжни, прямо в лощину, прошлепал «снежный человек». Нет, скорее «большой медведь». Отпечатки в точности повторяют медвежьи, и даже можно угадать, где оттиснуты пальцы, а где пятка.

Делаю еще несколько шагов и уже начинаю вглядываться в очередную снежную дорожку, как вдруг меня осеняет внезапно пришедшая мысль:

— А ведь лыжню и на самом деле пересек медведь!

Замираю на месте, осторожно оборачиваюсь и сразу же замечаю медведя. Он в какой-то сотне шагов от меня сидит на дне лощины под небольшим обрывом и вылизывает шерсть. Она у него рыжая и местами до того вытерта, что, кажется, мишку подстриг неумелый парикмахер. Теперь медведь забрался подальше от чужих глаз и старается привести свою прическу в более или менее божеский вид.