— Вставать скоро… — она зачем-то развязала и снова завязала платок.
— Ладно… Не против, если завтра при всех подойду и провожу? — вглядываясь в темень, Тимофей пытался разглядеть её лицо.
Тишину летней ночи нарушали лишь куры, гнездившиеся на насесте.
— Не согласная, значит? — его голос дрогнул.
— Нет, я…я… — от волнения голос у неё пропал, — я киваю…
— Что ж, вставать и мне на заре. Тогда до завтра.
Она кивнула и прошла мимо него в калитку.
Говорят, что Бог любит троицу. Так вот эта ночь была первой из трёх самых счастливых в её жизни. Вторая — ночь перед свадьбой. Ожидание счастья. Заботы родительского дома уже позади, а своих ещё нет. И самое большое счастье — ночь после рождения дочери. Когда после всех дневных волнений и болей они с Тимофеем, положив между собой махонький свёрток, старались затаить дыхание, чтоб не разбудить их доченьку. Как коса из трех прядей, сплелась её жизнь из этих трех ночей. Сплелась и завязалась в тугой узел. Но в тот летний вечер для Акулины всё только начиналось…
После свадьбы жили в доме Тимофея. Родительский дом он решил оставить младшему брату, а для своей семьи построить новый.
Посадили большое поле картошки. Заняли под неё весь надел и огород возле дома. Чтоб урожай был хорошим, под каждый корень, во время посадки положили навозу. Все лето таскала на коромысле воду, поливала, окучивала — и осенью накопали знатный урожай. Было чем кормить скотину и самим кормиться. Ухоженная и сытая корова давала хороший надой. Молоко почти всё продавали, собирая деньги на приобретение стройматериалов для дома.
Устинья в это время уже имела четверых детей, мал мала меньше. Жила очень голодно и Тимофей, видя, как переживает Акулина, велел ей каждое утро кувшин молока относить сестре.
Прошла зима. Жили дружно. Брат у Тимофея был работящий, старался вовсю, зная, что когда молодые построят себе дом, у него останется родительский. Был Тимофей старше Акулины и в первые же недели совместной жизни обсудил с Акулиной, что дитё пока им заводить рано, вот построят дом, тогда и родят. Акулина согласилась, видя тяжёлую, беспросветную жизнь вечно беременной старшей сестры. Однако по молодости лет и темному неведению Акулины Тимофей сам оберегал её, оберегал любя…
Череду воспоминаний прервал шорох в подъезде, кто-то из припозднившихся соседей возвращался домой.
Акулина посильнее натянула на голову шерстяной платок. Волна непонятного беспокойства пробежала по её телу. Уже не чувствовалось тепло батареи, лежать стало невмоготу. Она встала, вернулась в комнату. Устинья дышала тихо, почти бесшумно, подложив под щёку сложенные лодочкой ладони.
