Я, соскочив с постели, прикрыла дверь. Папа докурил сигарету. Он был уже в ночной рубашке. Собственно, ночной рубашкой ему служил старый светло-зеленый пуловер, обнаруженный в шкафу старухи фон Браун. Отец занимался ногами, как всегда, перед сном. Промокал маленьким клочком ваты (вату надо было экономить — кто знает, подарит ли майор еще?) многочисленные гнойнички.
— Тебе получше? — спросила я.
— Да ну, какое там! Осколки, — он показал на два красных бугра, — осколки еще внутри. Все загноилось. А у меня ничего нет для перевязок и для дезинфекции. Туда все время попадает грязь и пыль. А должно быть все стерильным. Разве станет лучше, когда кругом грязь?
Я вернулась в постель. Кругом грязь! А в канале грязи еще больше. Слишком много грязи для ног бедного отца! Бетонная труба, внутри которой течет Альс, в самом широком месте всего метра полтора высотой. А отец мой — метр девяносто пять сантиметров росту. Ему придется ползти по трубе, ползти со своими больными ногами…
Кажется, я глубоко вздохнула.
— Что тебя беспокоит?
— Ничего!
— Боишься за Геральда? Он вернется. Наверное, убежал в лес. Сейчас тепло. С ним ничего не случится!
Отец даже решил пошутить:
— Вот только может напасть стая волков или медведь!
Я покачала головой.
— Нет, он не в лесу!
Отец отложил ватку в сторону и с интересом посмотрел на меня.
— Ты знаешь, где он?
— Я? Нет, ничего не знаю!
— Не глупи! Если что-то знаешь, скажи. Скажи сразу!
— Не знаю! Откуда мне знать!
Отец опять взял ватку, стал промокать гной.
— Только не волнуйся! Я подумал, что ты…
Вернулись мама с сестрой.
— Что у вас происходит? Что случилось? — кинулась ко мне сестра. У нее всегда был хороший нюх на щекотливые ситуации.
— Ничего! — вспыхнула я.
— Но ты такая странная!
— Я? Ничего подобного! Это ты по-дурацки выглядишь!
— Прекратите! — вмешалась мама. — Прекратите спор. Покоя от вас нет. А ну-ка спать!
Мама поплевала на пальцы и зажала ими фитилек свечи. Фитиль зашипел, свеча погасла.
— Ты вымылась? — спросила меня мама. Я натянула одеяло на голову.
— Конечно, не вымылась, — не удержалась сестра. — Как бы она мылась? В котле пусто, воды она не принесла, пока мы были в туалете. И мыло сухое. (Два дня назад у нас появилось мыло — подарок офицерши Людмилы. Оно сильно пахло розами и было фиолетового цвета.)
Я молчала под своим одеялом. Прислушивалась к каждому звуку: скрипу кровати под сестрой, шипению потухшей свечи на столе, шорохам с кровати родителей.
Вскоре все затихло. Я стянула одеяло с лица. Было темно, пронзительно темно. Не видно ни луны, ни звезд. Прислушалась: спят? Нет, кто-то не спал. Не хватало одного сонного дыхания. Может, отец не спит? Я приподнялась.
