Лети, майский жук! | страница 32

Бобы, горох, макароны и лук вскоре покрыли пол по щиколотки. А из мешков продолжало сыпаться. Все это скрипело под ногами. Мне нравилось топать по все этим припасам. Они так замечательно трещали!

Отец вкатил на склад тачку. За ним с воплями плелась тощая старуха.

— Эй, парень, что Вы себе позволяете! Это моя тачка! Отдайте мою тачку!

Тачка давила макароны.

— Вы потом получите свою проклятую тачку, — орал папа.

Тем временем мама с госпожой фон Браун загружали в тачку голубые и коричневые мешки, белые коробки, канистры с постным маслом. Тачка быстро заполнилась. Можно было возвращаться домой.

Отец тянул тачку спереди, мама и фон Браун подталкивали ее сзади. Я с Хильдегард поддерживала коричнево-голубые мешки с одного бока, сестра и Геральд — с другого.

Продвигались мы по макаронному полу с трудом. По ходу дела какая-то молодая женщина стала спорить с нами из-за тачки. Сказала, что она соседка старой женщины, владелицы тачки, и имеет на нее больше прав. А старуха стояла у двери склада и кричала:

— Никто не имеет права! Никто! Никто не возьмет мою тачку! Никто! А ну прочь отсюда все! Она — моя! Все мое!

Папа хотел было проехать через дверь. Но старуха преградила ему путь, раскинув руки. Отец опустил тачку, взял старуху под мышки и приподнял. Старуха дрыгала в воздухе ногами и орала:

— Негодяи! Пролетарии! Воры! Отпустите меня! Это все не ваше! Это для нацистов! Никто не имеет права брать! И мою тачку тоже!

Отец отнес брыкающуюся старуху во двор, посадил ее на клумбу с цветами, между желтыми и фиолетовыми крокусами. Потом вернулся к тачке. Я смеялась над старухой в крокусах.

— Нечего над этим смеяться, — нахмурилась мама.

— Поделом ей, этой жадюге! — сказала сестра.

Мы медленно ехали к дому. По пути гора мешков, качнувшись, распалась. Мы водрузили мешки на место. Наконец подъехали к воротам. По гравию тачка продвигалась с трудом. Отвалилось колесо. Пришлось на руках вносить тачку в дом. А колесо мы забросили в заросли плюща.

Родители сновали между кухней и подвалом, нагруженные нашими бело-голубо-коричневыми сокровищами. Прятали их там вместе с консервами Лайнфельнеров. Все были взволнованы, щеки горели от возбуждения. Радовались, что теперь дома есть горох, макароны, сахар, сушеный лук, бобы и масло. То и дело слышалось:

— Там мы спрячем мешки с бобами. Под лестницу положим сахар. Мешки с горохом сунем в самый низ. — Все это звучало как «мы выживем, мы прорвемся!»