.
Переход к свободной продаже спиртных напитков прежде всего продемонстрировал несостоятельность представлений большевиков об абсолютной трезвости как норме, существовавшей в ментальности трудящихся слоев населения. Конечно, официальная статистика зафиксировала рост потребления водки. Основная масса горожан не смогла противиться искусу спиртного, поступившего в свободную продажу. В 1924–1925 гг. в Ленинграде было выпито 617 тыс. ведер этого вида алкоголя, а в 1927–1928 гг. уже 2063 тыс. ведер. В городе увеличилась смертность в результате отравления спиртным: с 2,6 случаев на 100 тыс. чел, в 1922 г. до 44 в 1928 г. Но наряду с этим у населения существовала четкая дискурсивная установка на оценку пьянства как аномального поведения. Еще в 1919 г. опрос рабочих подростков показал, что все они считают «пьянство и вино» наибольшим житейским злом. И через десять лет, в 1929 г., обследования зафиксировали, что многие пьющие молодые люди тяготятся своим образом жизни. Согласно данным А. Г. Кагана, 92 % юношей и девушек считали возможным заменить традиционную выпивку танцами, чаем, диспутом[31].
Но в реальной жизни именно в рабочей среде после отмены сухого закона особенно резко возросло пьянство. Потребление алкоголя рабочими с 1924 по 1928 г. увеличилось в 8 раз[32]. По материалам обследования 1927 г., в крупных городах европейской части РСФСР расходы на пиво и вино только у молодых рабочих составляли уже 16–17 % заработка и в полтора раза превышали затраты на книги. В Ленинграде на вопрос о систематическом потреблении алкоголя положительно ответили 58 % молодых мужчин и 23 % женщин. Обследование 1928 г. показало, что особую тягу к спиртному проявляли комсомолки. Медики обнаружили и еще одну закономерность — с ростом заработной платы увеличивалось потребление алкогольных напитков в пролетарской среде. Для большинства рабочих основным местом проведения досуга, сопровождаемого приемом спиртного, с середины 20-х гг. вновь стала пивная, где было разрешено торговать и водкой. В 1926 г. в Ленинграде действовало примерно 360 таких заведений. Какое-то время в прессе, особенно в многотиражных фабрично-заводских газетах, появлялись статьи, пытавшиеся облагородить дух советских пивных. Рабкоры и профессиональные журналисты с умилением писали, что за кружкой пива, часто сдобренного водкой, рабочие обсуждали положение братьев по классу в Англии, Китае, дискутировали по вопросам существования бога и т. д. Это рассматривалось как своеобразное доказательство высокого уровня политической сознательности пролетариев. Любопытно отметить, что эти идеи оказали влияние на некоторых современных западных исследователей. В 70-е гг. в американской историографии можно было встретить суждение о том, что русская пивная, как аналогичные заведения в Германии, была местом политического образования рабочих
