— Лейтенант флота Его Императорского Величества Головнин, командир шлюпа «Диана», — отрекомендовался он, щелкнув каблуками.
Стивен поднялся, поклонился и произнес:
— Мэтьюрин, хирург фрегата Его Величества «Боадицея». Прошу вас, садитесь.
— Душевный ты парень…, — заключил Головнин, кивнув на орхидеи, — вот и я тоже… Где ты их взял, эти цветы?
— В горах.
Головнин вздохнул, затем выудил из кармана маленький огурчик и с хрустом начал его жевать. Он ничего не ответил на предложение Стивена выпить вина, но после долгой паузы спросил:
— Как они, эти цветы, называются?
— Диса грандифлора, — ответил Стивен, после чего воцарилось долгое молчание. Нарушил его ольстерец, которому наскучило пить в одиночестве. Он подошел, захватив свою бутылку, и безо всяких церемоний водрузил ее на стол Стивена.
— Я Мак-Адам, с «Оттера», бросил он, присаживаясь. — Я вас видел в госпитале этим утром.
Теперь, в свете свечи, Стивен узнал его. Не заметив его этим утром, он, тем не менее, знал его много лет: Вильям Мак-Адам, врачеватель безумных, с весьма солидной репутацией в Белфасте, покинувший Ирландию после банкротства его частного приюта. Стивен слышал его лекции и прочитал его книгу об истерии с большим одобрением.
— Долго он не продержится, — заключил Мак-Адам, глядя на плачущего над орхидеями Головнина.
«Как и вы, коллега», — подумал Стивен, глядя на бледное лицо и красные глаза собеседника.
— Не желаете ли чуток выпить? — обратился к нему Мак-Адам.
— Благодарю, сэр. Думаю, мне следует ограничиться своим «негусом». Но скажите, что это у вас в бутылке?
— Ох! Это здешний бренди. Тошнотворное пойло, я его пью исключительно в экспериментальных целях. Он, — дрожащий палец указал на Головнина, — пьет его от ностальгии, как заменитель его родной водки. А я составляю ему компанию.
— Но вы упоминали эксперимент?
— Да. Стробениус и другие утверждают, что человек, мертвецки упившийся зернового спирта, падает назад, а от винного он должен падать вперед. Если это правда, это говорит нам нечто о природе двигательных центров, если вам понятно это выражение. Этот джентльмен — мой экспериментальный объект. Но как здорово он держится! Это наша третья бутылка, а он пьет стакан за стаканом вместе со мной.
— Восхищаюсь вашей преданностью науке, сэр!
— Я ломаного фартинга не дам за науку. Искусство — все! Медицина — это искусство, или это пустое место. Медицина разума, я имею в виду. Что такое ваша физическая медицина? Слабительное, да ртуть, да хинная корка. Ну и еще ваша убойная хирургия. Они могут, в случае удачи, подавить симптомы, не более. С другой стороны, где источник, пр-родитель девяти десятых всех недугов? Разум, вот где! — он со значением постучал себя по лбу. — А что лечит разум? Искусство, более ничего. Искусство — это все! И это — моя епархия!
